Вика послушно просидела лекцию на последнем ряду, больше наблюдая за снежинками за окном.

Потом вдвоем побрели на кафедру.

Университет затихал, даже во многих коридорах уже погасили свет, и линолеум и паркет мерцали будто покрытые водой в свете оставшихся кое-где дежурных ламп или света фонарей с улицы. Двери в пустующие темные аудитории были открыты и виднелись ряды сидений амфитеатров.

На кафедре оставалась только заведующая, Ирина Рудольфовна.

И Сергей Татаринов. Тот сидел в самой последней комнате из кафедральной анфилады и в свете настольной лампы производил археологический раскоп – раскоп кое-каких рабочих бумаг, оставшихся от его предшественника, Альберта Вольфовича.

– Сергей Иванович, – осторожно позвал Алексей.

Но тот продолжил листать толстую тетрадь, ставшую за свою деловую жизнь еще толще от закладок и вклеек.

Вика легонько ткнула отца локтем в бок и взглядом указала на табурет между окном и письменным столом. На табурете лежал открытый портфель из старой потрескавшейся кожи, из которого торчали вскрытая шоколадка и книга – «Франкенштейн, или современный Прометей» Мэри Шелли, в оригинале и с зеленым Борисом Карлоффом в стиле кубизма.

Вика беззвучно хихикнула и показала папе большой палец.

– Сергей Иванович! – снова окликнул коллегу Алексей.

Татаринов опомнился и оглянулся, радушно и вежливо и чуть нервно улыбаясь.

– Алексей Игоревич, прошу прощения! Задумался… Вам нужно тут поработать?

– Нет, благодарю вас. Это, кстати, не наша студентка, но бывает в университете почаще некоторых прочих. Моя дочь Виктория. Думает, не стать ли в самом деле нашей студенткой. Не пугайтесь ее. И ее не пугайте.

Сергей Татаринов подскочил со стула и поспешил пожать протянутую Викой руку.

– Это вы «Франкенштейна» читаете? – тут же спросила Вика.

Татаринов почему-то смутился. Хотя смущение было странной реакцией доктора наук на вопрос школьницы, Алексею почему-то захотелось дать дочке легкий подзатыльник.

– Да, читаю, – признался Татаринов.

– Ну круто же! Я сама обожаю. Вообще фантастику обожаю. Вы ведь знаете, что мать Мэри Шелли была феминисткой?

– Вика!..

– Что?

– Я думаю, это не та историческая информация, которая интересна Сергею Ивановичу.

– Мне на самом деле интересно всё, – пожал плечами Татаринов. – По сути всё, что окружает нас – это историческая информация. Любая мелочь может помочь ученым будущего… Вы не согласны со мной?

– Конечно, согласен, – сдался Алексей. Он и был согласен, и спорить не слишком хотел. Как от назойливой мухи он отмахнулся от навязчивой мысли, что очень уж общителен и внимателен этот новый знакомый и сотрудник. – Извините, Сергей Иванович, но нам с Викой, к сожалению, пора.

– Да, разумеется! Рад был познакомиться.

Татаринов вернулся за стол, Алексей стал собирать свои вещи. Вика сняла его пальто с вешалки и поднесла ему.

– А можешь меня тут в шкаф замуровать как экспонат? Пусть меня лучше изучают археологи будущего, чем препарируют завтра на семейном обеде…

– Не мели чепухи! – посоветовал Алексей.

Сергей Татаринов за кипой бумаг украдкой усмехнулся.

– Я – главное блюдо, – шепотом сообщила Вика в пространство.

– Ты самый перспективный юный член семьи. Конечно, ты – главное блюдо на семейном застолье. Смирись. Вот брат подрастет – ты тоже будешь ему устраивать разбор полетов и учить жизни. Давай, топай! До свидания! – сказал Алексей уже всем остающимся, и они с Викой ушли.

Вике досталось от бабушки за то, что она прогуляла вечер пятницы, посвященный уборке и готовке. Впрочем, даже будь она дома, была бы на подхвате у матери, ибо бабушка готовила для старшего сына и его домашних только сама. А мать не ругалась, поскольку понимала, в каком состоянии Вика обычно перед приездом старшего дяди.