В конце концов погасшая звезда была достаточно большой, чтобы на ней разместился и Что-то Другое, и город – и даже не один город, а множество городов. Так решил Что-то Другое – почти-почти решил, когда задумал заглянуть вперед – не немножко вперед, а совсем-совсем вперед, насколько хватало глаз, – увидел.
Что-то Другое изумился – он никак не ожидал, что город убьет его. Пусть даже через мириады мириад веков – убьет… Что-то Другое посмотрел на город – и города не стало. Если бы он хотел, он мог бы убить город, но он просто сделал так, что города не стало.
Что-то Другое хотел успокоиться – но не мог, воспоминания о нороде лишили его безмятежности. Он понял, что погасшая звезда никогда не будет такой же, какой была до того, как на ней появился город. Более того – он понимал, что вряд ли сможет найти еще одно такое же местечко, просто… потому что…
По крайней мере, одним Что-то Другое был доволен – смертельная опасность больше не грозила ему…
– Видишь там?
– Вижу, мой мудрый.
– Что там, свет?
– Нет, мой мудрый.
– Что там, тьма?
– Нет, мой мудрый.
– Что там, жизнь?
– Нет, мой мудрый.
– Что там, смерть?
– Нет, мой мудрый.
– Что там?
– Что-то другое… мой мудрый.
Мудрый не понимает, мудрый волнуется, мудрый не знает, чего ждать от этого, от этого, от чего-то другого…
Обо всем об этом Что-то Другое не вспоминал – сейчас, века и века спустя. Он умирал – по крайней мере, так ему казалось – он уже не прилагал усилий, чтобы лететь через беззвездную пустоту, он несся в пустоте по инерции, пересекая световые года. Он должен был найти хоть какой-то источник тепла – если это вообще было возможно в черной пустоте.
Что-То Другое слышал тепло – бесконечно далеко отсюда. Он еще не знал, что это за тепло – он послал зов, даже не надеясь, что он будет услышан…
Мудрый спохватывается.
Смотрит пророчество.
Пророчество древнее, пророчество давнее, древнее самого города, отсюда кажется – древнее самой вселенной, пришедшее откуда-то издалека. Воспоминание из бесконечно далекого прошлого, страница никогда не написанной книги, обрывок чьего-то сна, не расшифрованные тайнописи на стенах потерянно гробницы… Что-то устрашающее, непонятное, начертанное на стене храма – то, что несет погибель…
Что-то Другое послал сигнал мира – он знал, что этот сигнал должны были понять, просто обязаны были понять, просто… просто потому, что по-другому не может быть, потому, что всегда и везде узнавали, всегда и везде. Что-то Другое прислушался – сигнал был услышан и понят, это главное – услышан и понят.
Что-то Другое приближался к вожделенному очагу – он все еще не знал, что будет дальше, он так и не понял, почему – режим уничтожения, почему, почему, был же сигнал мира, почему…
С запахом НФ
Так.
Без паники.
Говорю себе – без паники, у самого трясутся руки, черт, черт, черт, черт, чер-р-р-рт…
Отступаю назад, назад, назад, прижимаюсь к стене, дальше отступать некуда, дальше только тихонько-тихонько по стеночке отползать к двери, может, успею выскочить, и что с того, что успею выскочить, можно подумать, он меня не догонит…
Он…
Почему я решил, что это он, – осклизлый, пропахший какой-то тухлятиной, выбивается из стального панциря, подбирается ко мне.
– А мне бы… духи подобрать.
Померещилось. Где духи, какие духи, уже кажется черт знает что…
Отступаю к двери, бочком-бочком…
– А мне бы… духи.
Спохватываюсь. Нет. Не померещилось. Точно, бормочет, выговаривает:
– А мне бы… духи.
– Э-э-э… да это вам в магазин парфюмерный надо…
– А мне сказали, у них нет, а мне сказали, к вам надо…
Думаю, как бы потактичнее сказать, что у нас тут химлаборатория, разве что серной кислоты могу подкинуть, да и то не могу, меня директор потом так подкинет, мало не покажется.