На этот раз я оглядываюсь на Данте, чтобы изучить его реакцию и понять, на каком языке она говорила.

– Снимай блузку, мойя. – Он кивает на ткань, покрытую коркой грязи и темно-бордовыми каплями.

Я почти рычу. Мне ненавистен навязанный мне новый титул, почти так же сильно, как ненавистен он сам.

Когда я продолжаю стоять неподвижно, Данте достает черный меч, подцепляет вырез на шее и опускает клинок вниз, распарывая рубашку и корсет под ней. К счастью, он остается на месте, тем не менее это не останавливает поднявшуюся новую волну гнева.

– Какого подземного мира с тобой не так? – шиплю я, сжимая в кулаке неровные края рубашки, прикрываясь.

Мериам подзывает меня пальцем.

Я не двигаюсь с места. Тогда Юстус меня приподнимает и подносит ближе к своей жене, которая ласковым жестом убирает с моей груди края рваной блузки.

– Заклинание необходимо произнести на шаббинском. Меня нельзя прерывать, иначе ничего не выйдет. – Мериам смотрит на Данте, явно адресуя предупреждение ему.

Он двигает челюстью из стороны в сторону, и она лязгает, как якорная цепь.

– Ладно. Приступай. Юстус, внимательно слушай, что она говорит.

– Фэллон, знаю, ты меня ненавидишь, но кровная связь была необходима. Клянусь, я все тебе объясню, но сперва позволь мне вручить дар, который я тебе задолжала двадцать два года, – говорит Мериам. Я сердито сверлю ее взглядом. Она добавляет: – Тебе понадобится магия, чтобы отсюда выбраться.

Мое недоверие к ней настолько сильное, что сбивает ритм сердца.

– Разве ты не хочешь вновь увидеть свою пару?

Хочу больше, чем вернуть магию.

– Доверься мне, дорогая.

Довериться ведьме, которая только что связала меня со свихнувшимся фейри? Я подавляю позыв ответить: «Как бы не так», опасаясь, что случайно заговорю на шаббинском. Тем не менее, очевидно, для побега… для выживания мне понадобится магия, поскольку вера в чудеса умерла во мне много лун назад. Поэтому я наконец отпускаю рубашку, обнажая грудь.

Едва кончик окровавленного пальца Мериам касается моей плоти… толчок, и сердце дергается в тысячу раз сильнее, чем во время прошлого ритуала, оно сжимается и затвердевает.

И затвердевает.

Кожа перестает вибрировать.

Когда окружающее меня золото тускнеет, а сияние огня фейри темнеет, в черепе проносится шепот: может, она и не обхитрила Данте, но обхитрила меня.

Глупая ты девчонка, Фэллон.

Перед мысленным взором предстает лицо моей пары, и хотя он не может меня услышать, я шепчу в пропасть, простирающуюся между нами:

Прости, любовь моя.

Комок мускулов в груди настолько неподвижный, что кажется: вот и все, мой самый последний миг на этой забытой богами земле.

Мне ненавистно, что последнее увиденное лицо – лицо Мериам.

Что последнее прикосновение мужчины – прикосновение Юстуса.

И что Данте будет свидетелем моей смерти.

По крайней мере, ему не достанется моя магия. О, весьма иронично, что даже на смертном одре мне удается найти что-то хорошее в происходящем. Этот мой гребаный оптимизм! Возможно, будь я непрошибаемой пессимисткой, то прожила бы дольше.

В следующей жизни – если реинкарнация существует – я стану циничной и буду ждать только плохого. И я на хрен никому не буду доверять. И буду постоянно ругаться.

Я почти слышу, как цокает языком моя пара. Он терпеть не может, когда я ругаюсь.

Ох, Лор! Пока меня не покинуло сознание, я еще немного говорю с ним через нашу несуществующую связь. Прошу его не играть в героя. Я не сто́ю того, чтобы за меня мстили.

Впрочем, обязательно убей Бронвен и Мериам. И Юстуса. Только не Данте. На случай, если в пророчестве Бронвен есть доля правды.