– Минни, глянь-ка, – он повернулся, – я сделал прическу.

– Стильненько, – согласилась она. – И попка- орех.

– Очень остроумно, ага, «Оранжевый – хит сезона»[31]. Думай, с кем разговариваешь.

– Ой, ладно. – Она воткнула окурок в горшок с геранью. – Меня ни разу не арестовывали, ничего такого.

– Правда? Ну ты одна такая.

Она снова закурила, медленно затянулась, внимательно посмотрела на кончик сигареты, изящно стряхнула пепел безымянным пальцем, искоса поглядывая на брата.

– Знаешь, а ведь большую часть людей не сажают в тюрьму.

– С какой луны ты свалилась?

Минни пыхнула дымом ему в лицо.

– Ты слишком много куришь, – буркнул он.

– Сказал наркоша…

– Чего? – возмутился он. – Будешь и дальше шлепать своими надутыми губищами, детка, увидишь, что случится.

Сестра насмешливо ухмыльнулась.

– Ненавижу, когда ты так на меня смотришь, Мышка.

– Да неужто?

– Я в порядке, ясно?

– Ясно. – Она выпустила дым колечками.

– Слушай, – не унимался он, – я чист. Честно.

– Ты уверен?

– У меня нет проблем. Только если слегка расслабиться. У меня есть на то причины. – Он похлопал себя по бедру, но попытки вызвать сочувствие на сестру больше не действовали.

Держа сигарету на отлете, она кивнула:

– Ага, а у кого их нет? – Прищурилась. – А на прошлой неделе ты спер мою машину.

– Я, по крайней мере, не Браулио.

– Мы говорим не о Браулио.

– Ну да, ну да. – Но Лало отлично понимал, что если хочешь сменить тему, достаточно просто упомянуть имя погибшего брата.

И они стояли молча, исчерпав обвинения и издевки. Им нечего было добавить. И оба просто смотрели себе под ноги.

– Нам пора, – нарушил молчание Лало.

– Папа, – ответила она.

– Да. Старый добрый папа. Ему нужна помощь.

– Чем мы и занимаемся.

– Да провались оно.

И они вошли в дом.

– Я никогда не болел. Я никогда не опаздывал. Я вечно откладывал отпуск.

– Молодец, Флако. – Жена похлопала его по плечу.

– И ради чего.

– Не знаю.

– Это не вопрос, Флака. Это утверждение.

– Ага.

– Или вопрос самому себе.

– Eres muy filosofico[32], – заметила она.

Минни опять возилась в ванной, взбивала волосы в прическу и брызгала лаком. И зачем она так надралась вчера? Голова гудит. Старший Ангел все понимает. Видит по глазам.

– Мне плевать на работу, – продолжал он. – Какая это была глупость, Флака. Жаль, что мы не съездили в Гранд-Каньон.

– Молодец.

Перла с трудом защелкивала застежки пояса для чулок. А он наблюдал за ней. Кто в наше время еще носит пояс для чулок? Пристегивает к нему капроновые чулки? У него была такая эротическая фантазия – юбка слегка приподнимается и пальцы тянут прозрачную ткань чулок вверх к бедру.

В юности он опускался на колени у ног взрослых женщин, которые натягивали чулки, сидя на стуле. Раздвинув ноги. «Не тронь! Только смотри». Их подарок ему. Теплый запах детской присыпки и женской секреции. Его торопливые взгляды украдкой на мелькающие белые латексные холмики между бедер. Их ловкие пальцы, прихватывающие капрон застежкой. «Только посмотреть», – командовали женщины, по его румянцу понимая, какую страсть они выпускают на волю.

Сейчас никто такого не делает, кроме его Флаки.

– Мне нравятся твои ноги, – сказал он.

Жена изумленно уставилась на него.

– У нас нет на это времени, – попеняла она.

– Кто это сказал?

– Ты.

Можно подумать, он на что-то способен.

– Ладно. Пора идти, – согласился он. – Но мне все равно нравится смотреть. Люблю твои бедра.

– Si, mi amor[33].

– Аппетитные.

– Travieso[34]. – Она назвала его тем очаровательным старым мексиканским словом. Приподняла юбку и продемонстрировала себя.

– Твой улей полон меда.

– Cochino![35] – возмутилась она. Но юбку и не подумала опустить.