– Флако, – пролепетала Перла. – Что они тебе сказали?

– Что-что, – сказал он. – Что я болен. Но мы и так это знали.

– Но сейчас ты нормально, пап?

– Ну конечно, Лало. Я же говорил тебе, что я в порядке.

Минни крепко обняла, и он чуть не задохнулся в ее волосах.

– Могло быть хуже, – сказал он Перле.

– Как это? – выдавила она сквозь слезы.

– По крайней мере, у меня нет геморроя.

Она бы шлепнула его по руке, но с тех пор, как заметила, что у него мгновенно появляются синяки, оставила эту привычку.

Он устал орать на то, что поселилось в его теле. Ярость расплескивалась на окружающий мир, отравивший его. Кто-то же его погубил. Может, стряпня жены. Наверное, дело в покрытии на сковородке. А может, все из-за того, что семейка трепала ему нервы. Сальса. Мясо. ДДТ. Он подозревал высоченные сэндвичи с пастрами, от которых никак не мог отказаться, сколько ни пытался. Или мексиканскую пепси с соленым арахисом. Или Бога. Или время: час настал, ублюдок.

Он стукнул по спинке водительского сиденья, но удар был так слаб, что сын ничего не почувствовал.

– Не волнуйся, папа. – Минни погладила его по плечу.

Он сердито вырвался.

– Минерва! – заорал он. – Ты делаешь мне больно! Стервятники все вы!

Она молча смахнула слезинку. В сотый уже раз. Но только одну слезинку. Ну и к черту.

Жена вздохнула. Сын выдул пузырь из жвачки, наполненный сигаретным дымом. Цигарку он высунул в щель окна. Старший Ангел видел, как струится дымок.

Он прикрыл глаза и попытался припомнить, что там говорил его приятель Дейв: благодарность, медитация, молитва, внимание к мелочам, которые, как ни странно, бесконечны. Напомнил себе, что семья остается семьей, сохраняет свою душу не только в хорошие времена, но и в тяжкие. Душа – в разведении комнатных цветов, в совместном завтраке, говорил Дейв. Какая чушь.

– Господи, да пошло оно все! – произнес он вслух.

Извинился перед Богом, что упомянул всуе его имя.

Но в самом-то деле.

Минивэну оставалось ехать еще много миль, а часы все тикали.

Семья арендовала ритуальный зал «Баварское шале» на Автомобильной Миле. Неподалеку салоны «Хонда» и «Додж». Отцы семейств, собравшиеся в вестибюле, вытягивали шеи, разглядывая пестрые ряды «челленджеров» и «чарджеров». Молодежь и малышня изучали парковку «Хонды», высматривая суперкары из «Форсажа». Новое поколение ни за что не сядет в драндулеты, на которых разъезжает старичье.

Люди слонялись у двойных дверей.

Здесь они прощались с Браулио. И с Дедом Антонио. У них тесные отношения с этим местом – это их традиция. Странным образом чувствуют себя почти как дома и отчего-то в приподнятом настроении. Постоянные гости знают, где стоят кофейные автоматы, где взять стаканчик и отбеливающую жвачку. Это был их личный Диснейленд смерти.

А за оградой, на главной улице, в полуквартале отсюда, притаился наблюдатель. Легендарный Индио. Один, весь в белом. Руки у него мускулистые, и на левом бицепсе этнотатуировка – колибри и виноград. На другом – Aladdin Sane[68]. Строка из песни Боуи по всей длине руки: ПОДАРИ МНЕ ЗАВТРА. Через левую ключицу, сразу над сердцем, имя, о котором он никогда не рассказывал и не собирался ничего объяснять: ДОРОГАЯ МЕЛИССА. Вот в чем проблема с этими людьми, думал Индио. Они никому не позволяют иметь свои тайны, но при этом каждый божий день что-то скрывают друг от друга. Эту пластинку Младший Ангел подарил ему сто лет назад. На чокере болталось одинокое черное эмалевое перо. Индио сидел, понурившись, в белоснежной, с перламутровым отливом, «ауди 6». Салон внутри весь отделан черным деревом. Блестящие черные волосы стекали по плечам на грудь. И он целый квартал тащился под