В этот один из последних дней подготовки к великому военному походу Славен пришел домой как обычно при первых сумерках, ибо Оседень вновь задержал их с братом для обсуждения проблем, связанных с этим походом. Вятко уже был дома, и, судя по его глазам, Славен понял, что тот хотел что-то с ним обсудить. Ильмеры дома не было – в этот вечер ей необходимо было находиться в Храме Здравы и присматривать за хворающими людьми. Поэтому отец и сын сели за стол лишь вдвоем. Когда оба закончили ужинать похлебкой, заботливо оставленной Ильмерой томиться в печи, Вятко вдруг ошарашил отца неожиданным заявлением, до этого беседуя лишь на отвлеченные темы:

– Отец, я тут решил, – замялся юноша, – что тоже буду участвовать в вашем походе.

– Что?! – от удивления у Славена даже его пшеничные брови подскочили.

– Ну, отец, – надавил Вятко.

– Нет, ты еще слишком юн – тебе всего восемнадцатое лето исполнилось недавно. Это исключено, – однозначно отрезал мужчина.

– Но я уже умело владею мечом – дядя Рус даже говорил об этом!

– Зачем тебе этот опасный поход? Ты можешь вступить в ряды стражей или личной дружины царя.

– Но они ведь не идут в поход вместе с Оседнем! – голос юноши звучал даже немного обиженно, словно он был маленьким ребенком, просящим своего вечно занятого родителя выстрогать игрушку из куска полена.

– Рано тебе еще в походы ходить, Вятко.

– Дяде Русу было шестнадцать, когда он одолел чужеземца в честном бою.

– Дядя Рус с детства обладал богатырской силою – не каждому она дана, – уже начинал понимать, что бессилен переубедить своего сына Славен. – Я не могу тобою пренебречь. Что если ты ляжешь в своем первом же серьезном поединке? Ты еще недостаточно научен.

– Но я не буду воевать, – заявил вдруг златокудрый юноша, – я уйду из войска, как только мы пересечем рубежи.

– Но зачем? – был еще пуще прежнего удивлен Славен, услышав немыслимое заявление своего чада о намерении дезертировать.

– Я разыщу своего деда, я знаю, что он – великий и известный по всем полуденным землям витязь и совершил не один десяток прославленных подвигов! – воодушевленно пытался убедить своего отца Вятко. – Я хочу отыскать его и вместе с ним совершать всевозможные подвиги, отец, будь добр, разреши мне пойти в этот поход! – Славен же, услышав только упоминание о Зоряне, своем непутевом отце, вдруг резко вскочил:

– Кто тебе такое рассказал про этого мерзавца?! – вспылил он.

– Тетушка Ильмера! – не собирался просто так сдаваться и Вятко и вступил в перепалку с отцом, ответив ему таким же грубым тоном. – И не смей так называть моего деда и своего отца!

– Ты никуда не поедешь! И точка! – затрясся Славен и отвесил своему сыну крепкую пощечину. Резко покраснев, юноша пнул ногой стол, перевернув его, развернулся и быстрым шагом покинул столовую. Горе-отец опустился на дубовый стул и попытался сдержать горькую слезу…

В первый жаркий день весны на поле поодаль от Кологарда столпились сонмы народа – все собрались в этот день, дабы проводить в путь всю многотысячную дружину, которую смог собрать Оседень за эти полтора с небольшим года. Вои и витязи со всех уголков Семиводья на протяжение всего этого времени стекались к стольному граду, чтобы испытать свою силу и попытаться попасть в войско Оседня. За особенную честь для них было сражаться с самим Русом, который к тому времени уже прославился как великий богатырь практических во всех землях страны, и ходили слухи, что о его славе и храбрости даже слагали гимны барды Чюдрока. Выстоять в поединке с Русом хотя бы пять мгновений считалось уже похвальным для бывалых воинов, в то время как большинство из прибывавших были повалены Русом с трех движений буквально. Так уже к весне этого года семиводское войско было полностью укомплектовано и теперь уже дружинниками они приступили к непосредственной подготовке всего снаряжения и необходимых припасов для длительного военного похода. Оседень же, напротив, считал, что сей его поход будет одним из самых коротких, какие когда-либо семиводские войска совершали за всю историю существования этого царства. И чем скорее приближался тот день, когда они наконец выступят, тем веселее становилось Оседню, ведь это означало лишь одно – сразу же после завершения удачного похода он мог вернуться в свой храм. И вот когда наконец сей великий день настал, бывшего жреца, а теперь уже воина переполняла некая непонятно откуда взявшаяся чрезмерная радость, и со стороны многим могло показаться, что он радовался именно началу этого военного похода. Проводить своих сыновей, братьев или отцов съехались со всех концов страны родственники дружинников – такого наплыва людей земли Кологарда еще, наверное, ни разу и не видывали. Величественный Сам со своими белокурыми длинными волосами, пушистой бородой и стальным взглядом давал последние царские и дружеские наставления Оседню – именно его, так называемое южное войско, отправлялось сегодня, западное же войско Руса должно было отбыть на следующий день. Пожав крепкую руку своего родича и обнявшись с ним по-братски, Оседень ловко запрыгнул на своего белогривого коня – русые власы мужчины порядком отросли и уже покрывали его затылок, пока не доставая спины. После же стрижки они даже стали кучерявиться отчего-то и теперь уже из-за своей волнистости казались очень густыми. Сверкнув своими темно-зелеными глазами, мужчина неторопливо надел на главу блестящий на солнце шлем и зафиксировал его, подчеркнув свою аккуратно подстриженную бородку.