Обычно я никогда не обращаю внимания на подобные места дважды, нет, даже ради молитв юных влюбленных, когда-то торопливо тискавших друг друга на берегу. Обращенные ко мне молитвы должны доноситься со страстными вздохами, таиться в тихом шепоте или взлетать песней наслаждения в рассветных лучах, скользящих по спинам любовников, а не прятаться в бормотании вроде «Давай доставай уже свой прибор». И все же в эту ночь, когда половинка луны зависла над бухтой, даже я обратила свой божественный взор на землю, чтобы увидеть, как корабль, движимый усилиями гребцов и подталкиваемый плеском волн, направляет киль к побережью Фенеры.

Судно вызывает любопытство; это не посудина контрабандистов и не ладья иллирийских пиратов, пришедших грабить земли Итаки. Пусть парус у него простой, непримечательный, но киль украшен резной фигурой рычащего льва, а на первых сошедших на берег людях одежда из отлично выкрашенной шерсти, в руках – бронзовые лампы, излучающие тусклый свет.

Они радуются суше, ведь их ночи на море были полны беспокойных снов, от которых они просыпались в холодном поту, вспоминая всех ушедших, с привкусом крови на губах, хотя и не ели мяса; а дни проходили в упрямой борьбе с ярящимися волнами, неистово раскачивающими судно, что стремится вперед под тяжелым серым небом. Пресная вода отдавала солью, а соленая рыба, которой они питались, зачервивела; и пусть их смертные глаза не могут этого увидеть, но над судном, воронкой уходя в поднебесье, крутится черное облако, из которого доносится высокий, неслышимый человеческим ухом визг жаждущих крови летучих мышей.

Несколько минут эти самые люди, все еще пышущие жаром после радующих глаз упражнений с веслами, тратят на то, чтобы защитить свое судно от прилива и ветра, чего пираты не стали бы делать, в то время как все прочие, подняв факелы, отправляются исследовать ближайшие окрестности Фенеры. Испуганный кот взвизгивает и тут же с шипением убирается с их пути. Суетливые пичуги перекликаются друг с другом в сонных скалах, встревоженные неожиданным появлением двуногих с огнем, но даже они стихают, едва темная сущность, притаившаяся над палубой, дает о себе знать. На пляже выкапывают яму для костра, который разводят из дымящегося дерева, собранного на берегу. Над ней натягивают навес, ставят несколько кресел и коробок, тоже служащих сиденьями, в том числе и для сошедших с корабля вслед за мужчинами женщин, чьи глаза ввалились от бессонных ночей и тревог. Луна плывет к горизонту, звезды вращаются вокруг своей небесной оси, а на самом краю разграбленной Фенеры за прибывшими следят не только волчьи глаза.

Идемте – не стоит задерживаться надолго у этого корабля. Над ним кружат те, кого даже я, рожденная из пены, омывшей телеса самого Урана, а потому обладающая действительно выдающейся мощью, стараюсь избегать.

Двое мужчин с корабля пробираются по руинам селения: один – с факелом, второй – с копьем. Их отправили охранять подступы к лагерю, но им трудно представить, от кого они их охраняют, ведь Итака – это всего-то остров женщин и коз. Один останавливается, чтобы облегчиться, а второй вежливо отворачивается и в этот самый момент видит фигуру воина.

Фигура одета в кожу и увешана ножами. Причем ножи – самая заметная часть наряда, ведь один висит у нее на левом бедре, второй – за спиной, третий – на правом запястье, еще по одному – в каждом сапоге. Также у нее на правом бедре меч, а в руке – метательное копье. Если не обращать внимания на то издевательство над модой, коим является ее наряд, можно разглядеть короткие выгоревшие волосы, восхитительные ореховые глаза и, если удастся подобраться немного ближе, завораживающий узор шрамов: и ребристых, и гладких – на сильном, мускулистом теле.