– А разве ты не делаешь отчеты в конце года?

Мастер паузы запаузил, но – какое счастье – быстро вспомнил:

– А… Отчеты годовые! Конечно, конечно, сдал на этой неделе, уже после… взрыва. Они не дают полной картины…

– Ничего, Бобик, мне достаточно и половинчатой картинки.

– Тогда я пошел? – А сам сидел.

– Иди, иди, – закивала Юля, даря ему самую добрую улыбку.

Боря с готовностью двинулся к двери, приоткрыв которую оглянулся, вид у него был, словно он забыл сказать нечто очень важное и… не сказал. Ободряюще подмигнув ей, он проскользнул так же, как вошел в кабинет. По своим детям Юля знала: чем больше от них требуешь, тем упрямее они становятся. А Боба стопроцентно она как раз не знала, но предположила, что сейчас давить на него нет ни повода, ни достаточно убедительных улик. И вообще, желательно, чтобы он думал вместе со своим кубиком Рубика, будто Юля дебилка. Только закрылась дверь, она позвонила Михаилу:

– Ой, Мишка, Боб чего-то темнит…

– Не радуйся, может, это реакция на тебя, решившую вдруг стать креативной мадамой. Женщина при власти – все равно, что пожар или наводнение.

– Он пошел за годовыми отчетами.

– Ну, посмотрим, что принесет. Вези сразу, как получишь.

– Иии!.. – Влада протяжно повизгивала перед овальным зеркалом, которое сняли со стены в прихожей и установили на диван. – Вот сразу видно: супер! Потрясно! Никогда не думала, что мне идут балахоны…

– Это хитон, – уточнила Мила, поедающая закуски, которые соорудила Влада, угадав, что подруга проголодалась.

– Ой, и лимонный цвет просто чудо! Неужели я не теряюсь на этом фоне? Нет?.. Ой, какое платье…

– Ты примерь бирюзовое, – постукивая себя по груди кулаком, так как трудно проглатывался кусок мяса, сказала Мила. А проголодалась она страшно, из экономии в самолете не ела, сейчас дорвалась, еду с тарелок хватала руками, здесь же не перед кем корчить из себя аристократку.

– Устала я от французской жизни, – трещала Мила, пока Влада переодевалась. – Мой Жиль достал: то ревнует к каждому французскому столбу, то любит без памяти, то ненавидит, то шипит – я, видите ли, не умею себя вести. А где мне было учиться? У кого и чему? Папа – слесарь, мама – мастер веника и швабры, что они видели в своей жизни? Думала, уеду за границу, у меня все будет путем, как у других… хотя где эти другие-то? У всех че-нить не так. Короче, пожила замужем за иностранцем и поняла: везде одинаково. Так че ж мне мучиться? Язык картавый мое горло не хочет усваивать. Хапнула свою заначку, мне Жиль выдавал денежки, а я экономила. Знаешь, Владка, у них в центре одна и та же вещь стоит раза в три дороже, чем на окраине! Так я в крутых бутиках никогда не покупала шмоток, а ему говорила…

Встреча подруг была бурной и громкой, так ведь не виделись-то три года, с тех самых пор, как Мила уехала к жениху во Францию. Перезванивались, конечно, по скайпу болтали часами, а недавно Мила ни с того ни с сего завыла в трубку: «Домой хочу-у-у! В родную Рассею…» Так выяснилось, что бросает она своего француза, но он об этом не догадывался. Обе девушки из одного провинциального города, точнее – дыры, где ни работы, ни перспектив, ни надежд, даже мужиков на всех не хватает. Мила на семь лет старше, стало быть, умней, ну и опытней, само собой. Если Влада – воплощение мужской мечты: что мордаха отпадная, что формы сочные, то ее подруга – двойное воплощение, это если брать в расчет только тело. А вот визаж (личико) так себе – нос картошкой, щеки надутые, лоб узкий… Одно хорошо: Милу бог не обидел мозгами, а то совсем была бы тоска.

Бирюза заструилась по роскошному телу Влады тончайшим потоком, переливаясь лазурными оттенками, а Мила, снова постукивая себя по груди, дабы проглотить плохо пережеванный кусок, одновременно показала второй рукой большой палец.