Я еще не готова к этому, хотя прошло уже больше года. Часть меня думает, что я никогда не буду готова.

– Это здорово, – говорит Кэтрин, и ее улыбка сияет, как солнечный луч. – Я чувствую себя плохо из-за того, что чуть не нарушила твой покой, ну, знаешь, чуть не утонув.

– Если тебя это утешит, это произвело чертовски неприятное первое впечатление.

Она смеется. Слава Богу. Одни описывают мое чувство юмора как сухое, другие – как жестокое. Я предпочитаю думать об этом как о приобретенном вкусе, похожем на оливку на дне мартини. Вам это либо нравится, либо нет.

Кэтрин, похоже, нравится. Все еще улыбаясь, она говорит:

– Дело в том, что я даже не знаю, как это произошло. Я отличный пловец. Я знаю, что сейчас это не выглядит так, но это правда, клянусь. Наверное, вода оказалась холоднее, чем я думала, и меня свело судорогой.

– Сейчас середина октября. В это время года озеро замерзает.

– О, я люблю купаться в холоде. Каждый Новый год я совершаю погружение в прорубь.

Я киваю. Конечно, она знает, о чем говорит.

– Это для благотворительности, – добавляет Кэтрин.

Я снова киваю. Конечно, понимаю.

Я должна была скривиться, потому что Кэтрин говорит:

– Прости. Все это звучало как хвастовство, не так ли?

– Немного, – признаюсь я.

– Фу. Я не собираюсь этого делать. Это просто так у меня случается. Это как противоположность скромного хвастовства. Как это называется? Должно же быть слово для случая, когда вы случайно называете себя лучше, чем вы есть на самом деле.

– Фальстаф? – предполагаю я.

– О, мне это нравится, – воркует Кэтрин. – Вот кто я, Кейси. Неисправимый Фальстаф.

Моя интуиция подсказывает, что Кэтрин Ройс мне нравится. Она из тех женщин, которые, кажется, существуют исключительно для того, чтобы остальные чувствовали себя неполноценными. И все же я очарована ею. Может быть, дело в странной ситуации, в которой мы оказались – спасенный и спасатель, сидящие в лодке прекрасным осенним днем. В этом есть сюрреалистическая атмосфера Русалочки. Словно я принц, завороженный сиреной, которую только что вытащил из моря.

Кажется, в Кэтрин нет ничего фальшивого. Она красивая, да, но в приземленном смысле. Скорее девушка из соседнего дома, чем пугающая бомба. Бетти и Вероника с самоуничижительной улыбкой. Улыбка, которая прославила ее, когда она была моделью. В мире, где спокойное лицо стервы является нормой, Кэтрин выделялась.

Впервые я узнала о ней семь лет назад, когда ставила бродвейскую постановку в театре на 46-й улице. Через квартал, в самом сердце Таймс-сквер, висел гигантский рекламный щит Кэтрин в свадебном платье. Несмотря на платье, цветы, загорелую кожу, она не была счастливой невестой. Вместо этого она была в бегах, пятки ее сверкали, когда она мчалась по изумрудно-зеленой траве, а ее брошенный жених и ошеломленная свадебная вечеринка беспомощно наблюдали за происходящим на заднем плане.

Я не знаю, была ли это реклама духов, свадебных платьев или водки. Мне было все равно. Каждый раз, когда я замечала рекламный щит, я сосредотачивалась на выражении лица женщины. Ее глаза прищурились, а улыбка стала широкой, и она казалась воодушевленной, облегченной и удивленной. Женщина была вне себя от радости, что одним махом разрушила все свое существование.

Мне нравился ее взгляд.

И сейчас нравится.

Только после того, как спектакль закрылся, и я продолжала повсюду видеть изображение женщины, я выяснила ее имя.

Кэтрин Дэниелс.

Журналы называли ее Кэти. Дизайнеры, сделавшие ее своей музой, называли ее Кэт. Она ходила по подиуму для Yves Saint Laurent, резвилась на пляже для Calvin Klein и каталась на шелковых простынях для Victoria’s Secret.