– Я сама сделала все стежки. Видишь, какая она длинная.

Мама́н поцеловала Мар-Мар в макушку и взяла свисающую со спиц шаль.

– Очень аккуратно, азизам. Все стежки выглядят одинаково.

Я взяла пряжу Мар-Мар из корзинки и стала сматывать ее, следуя за ведущей к мама́н нитью.

– Как мы доберемся до папы? – спросила я.

Она взяла у меня клубок и сказала:

– Посмотрим. Ты закончила с домашним заданием?

– Да, мама́н.

Лейла вернулась с серебряным подносом и предложила всем чай. Азра сложила спицы обратно в корзину и выбрала для мамы несколько стручков фасоли. Она схватила мисочку с цветочной солью, раскрошила высушенные лепестки и посыпала ими фасоль. Она поставила тарелку перед мамой и сказала:

– Поешь. Ты умираешь от голода.

В ту ночь мама́н не пришла спать в гостевую спальню. Она долго сидела на стволе финикового дерева и курила. Слабый ветерок тревожил тени листьев на ней. Широкие листья скрывали ее лицо от лунного света, и я не могла понять, глотает ли она слезы или неотрывно смотрит на небо. Круглый ободок чаши фонтана посверкивал в лунном свете, и время от времени квакали лягушки, разбивая звенящую тишину ночи. Я услышала шарканье тапок ака-джуна по плитке. Его, как и всех нас, мучила бессонница. Он прошел к финиковому дереву и встал рядом с мамой, опершись рукой о толстый ствол. Мама́н раздавила ногой сигарету и встала. Они какое-то время говорили шепотом, а затем ака-джун обнял мама́н и погладил по волосам. Мне хотелось выбежать в сад и втиснуться между ними. Как я желала спрятать лицо в длинной маминой юбке и избавиться от давящей грусти, что была на сердце от сегодняшних плохих новостей. Но я боялась разрушить их мгновение и знала – мама́н будет ругаться, что я слежу за ней вместо того, чтобы лечь пораньше в преддверии учебного дня.

На следующее утро за завтраком ака-джун заявил, что вывезет нас из страны.

– Дело с посольством нешуточное, но мы можем поехать за визой в Германию, в Англию, даже в Грецию, – сказал он, прихлебывая чай.

– Хода омрет беде, – сказала Азра, хваля ака-джуна за его решение.

– Куда вы поедете? – с удивлением спросила Лейла.

– В Германию. Сперва поедем в Германию, – сказала мама́н.

– Когда вы это успели решить? – спросила Лейла.

– Мы говорили вчера ночью. Политическая ситуация становится сложнее день ото дня, – сказал ака-джун.

– Я вчера читала в газете комментарии Хомейни, – сказала Лейла. – Он говорил об исламском учении для женщин. Я боюсь, нам больше не будет разрешено поступать в университеты. – Она поставила свой чайный стакан на блюдце и сложила руки на коленях. – Я думала на днях пойти с тобой в посольство, – сказала она мама́н, – но теперь… можно мне поехать с вами?

Мама́н какое-то время смотрела на нее с открытым ртом, не до конца понимая, что Лейла имеет в виду.

– Ты хочешь поехать в Америку?

– Да. Я хочу учиться в Америке, – сказала Лейла.

Все смолкли. Только Мар-Мар стучала ложкой о стакан, размешивая чай.

– Мой последний экзамен через два дня. Я получу аттестат через пару недель, – сказала Лейла.

Ака-джун глубоко вздохнул. Он разгладил кустистые брови пальцами и бросил взгляд на дрожащие на утреннем ветру смоковницы. Настало время собирать спелые смоквы.

– И давно ты это надумала?

– Я мечтаю об этом какое-то время… но теперь, когда ситуация каждый день становится все хуже… я хочу поступить в университет. Я хочу учиться на врача.

– Секте танхайи, дохтарам[15].

– Я знаю, что это трудно. – Она замолчала.

Азра закрыла лицо руками и покачала головой. Ей не нравилось, что баба́ уехал в Америку и оставил нас дома, разделив семью. Каково ей было принять решение Лейлы уехать? Саба с печальным выражением на лице смотрела на Лейлу. Я видела, что на глаза у нее набегают слезы. Они выросли вместе и всю свою жизнь делили одну спальню.