– Почему его так пишут? – спросила я.

Мама́н пожала плечами и не ответила на мой вопрос. Она никогда не отвечала, когда была занята чем-то еще. Мы в третий раз застряли на светофоре. Она нажала кнопку прикуривателя на панели, достала из коричневой кожаной сумочки сигарету «Уинстон» и подожгла ее накаленным прикуривателем, когда тот выскочил. Она сердито посмотрела на меня всезнающим взглядом через зеркало заднего вида и сказала:

– Не говори баба́, когда мы вернулись домой, чешм?[8]

– Чешм, мама́н, – сказала я.

Она глубоко затянулась сигаретой, переключила передачу и проехала перекресток.

Баба́ пришел домой поздно вечером вместе с солдатом, который нес огромную прямоугольную картонную коробку. К нам домой часто приходили молодые солдаты помогать мама́н по хозяйству. Им нравилось работать в доме, потому что она готовила вкусную еду, а работа по дому была намного проще работы в военной части. Мама́н посмотрела на баба́ с удивлением, когда солдат занес в парадную дверь коробку. Она велела нам отойти от двери, чтобы он нечаянно не стукнул нас этим загадочным объектом. Баба́ помогал ему, придерживая и направляя коробку с другой стороны. Солдат поставил ее в углу гостевой комнаты, прислонив к стене. Я в жизни не видела таких больших вещей. Мар-Мар попыталась заглянуть в узкую щель с края коробки.

– Принеси из кухни нож, – сказал баба́ солдату.

Тот принес острый нож и приблизился с ним к коробке. Мы боялись ножа и потому спрятались за диван, откуда наблюдали, как он режет картон. Через несколько минут появилась восхитительная деревянная рама картины. Следом копыта и ноги вороной кобылы на пастбище и наконец императорский портрет Мохаммеда Резы Пехлеви, шаха Ирана, развернулся в абсолютной тишине комнаты. Обряженный в посаженную по фигуре, богато украшенную форму, с усыпанной драгоценными камнями короной на голове, он прожигал нас взглядом, благосклонный и гордый.

– Что это такое? – спросила мама́н.

– Это… подарок от Его Высочества за годы службы в армии.

– Они согласились на досрочную отставку?

– Согласились.

В начале лета баба́ подался в аспирантуру в несколько университетов в Соединенных Штатах и в конце ноября получил ответ из Университета Алабамы, где учился его двоюродный брат. Когда он рассказал мама́н, та в полный голос расхохоталась и сказала, что он, должно быть, шутит. Она сказала, что они не могут всерьез принять сорокалетнего мужчину из страны на другом конце планеты. Баба́ показал ей официальное уведомление о зачислении с рельефной печатью внизу. Неделю спустя баба́ написал запрос о досрочной отставке в генеральный штаб армии, но никто – даже он сам – не верил, что его удовлетворят.

Мама́н глубоко вздохнула и замолчала. Солдат отдал честь, и баба́ отпустил его. После того как он вышел, баба́ оперся о дверной косяк и уставился на мама́н. Она подошла к картине и впилась взглядом в кричащую посреди спокойствия пейзажа корону шаха. Она обернулась и сказала:

– Я думала, они ни за что не примут твою отставку в такое сложное время.

Баба́ кивнул.

– Ну, ситуация для высокопоставленных офицеров опасная. Генерал-майор принимает прошения об отставке от тех, кто хочет уехать из страны.

– Значит, ситуация выходит из-под контроля даже для армии?

Баба́ ничего не ответил.

Мама́н запустила пятерню в волосы, с трудом удерживая себя в руках.

– О чем ты думал, когда нес это домой?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не думаешь, что у нас будут проблемы от такого огромного портрета шаха в квартире? В то время, когда большинство иранцев его ненавидят?

– Мы его не ненавидим.

– Ты скоро уедешь из страны. Что я буду с ней делать, когда останусь одна с детьми?