– Барти, с тобой все хорошо?

Он не ответил, и Конни испугалась: может, он заболел?

– Барти, – повторила она громче, осторожно приближаясь к креслу.

Старик пошевелился и открыл глаза. Выпрямился, и на его лице отразилась смесь стыда и удивления.

– Простите, миссис Хэйг, – пробормотал он, – я, видно, задремал.

– Барти, ты так меня напугал! – Конни попыталась замаскировать суровостью свою тревогу. – Ты не заболел, нет?

– Э-э-э… нет, но в последнее время такое со мной частенько. Старик я уже.

– А овощи собрал, как я просила, прежде чем решил изобразить Спящую красавицу?

– Да, они за дверью в мешке. Сейчас отнесу в дом.

Барти встал, потянулся, и тут его лицо исказила гримаса боли. Он зашатался, побледнел, как привидение, и с выражением муки в глазах упал на руки Конни. Та усадила старика в кресло, нащупала пульс, но инстинктивно поняла, что уже поздно. Для ветерана Англо-бурской войны пробил последний час.

Рождество 1946-го прошло тихо и без особых торжеств. Радость и облегчение от долгожданного возвращения Марка Каугилла омрачились ощущением ужасных потерь в семейных рядах. За рождественским столом опустело много мест, и атмосфера была печальной; тех, кто остался, неминуемо посещали мысли об отсутствующих.

Конни не смогла приехать из-за сильного снегопада. Хотя в доме на мысе Полумесяц ей всегда были рады, в такую плохую погоду, да еще и без Барти, помогавшего ей ухаживать за посадками, шансы добраться до Западного Йоркшира были очень малы.

Младшая дочь Каугиллов, Элизабет, страшно переживала из-за смерти своего брата Билли. Но тогда никто еще не догадывался, что это станет причиной разлада между ней и родителями – трещины, которая так и не затянется. Образовавшаяся пропасть позднее приведет к расколу семьи.

Фрэнсис, старшая сестра Марка, также отсутствовала за столом, но в ее случае причина была более радостной. В прошлом году она села на корабль со своим мужем Генри и уплыла в Америку, где молодоженов ждала новая жизнь. Генри – Сонни прозвал его янки Хэнк – был военным пилотом и сражался в Англии, но после войны сообщил будущему тестю о своем намерении пилотировать гражданские суда.

– Таких, как я, наверняка будет пруд пруди, и, если я окажусь не нужен, придется мне, видимо, работать с моим стариком на семейном ранчо. Но понравится ли Фрэнсис жизнь на ранчо в Техасе? Вот в чем вопрос – Хэнк серьезно посмотрел на Сонни. – Понимаю, как вы тревожитесь, что дочь будет жить далеко, среди чужих, но уверяю вас, сэр, я о ней хорошо позабочусь. Ведь я ее люблю.

Сонни хлопнул его по плечу.

– Большего я и не хочу, Хэнк. К тому же, – с невозмутимым лицом добавил Сонни, – случись что, придется тебе отвечать перед ее матерью. А с ней лучше не связываться, поверь, – понизив голос, добавил он. – Она заводится с пол-оборота. Чуть что – сразу сядет на первый пароход, прихватив с собой острый нож. Впрочем, вряд ли она решится сесть на один из этих новомодных самолетов и полететь через Атлантику. Духу не хватит.

Хэнк на миг встревожился, потом покачал головой.

– Когда-нибудь я научусь понимать ваш английский юмор, сэр.

– Фрэнсис может дать тебе пару уроков, – предложил Сонни. – Скоротаете вечерок, если будет нечем заняться.

Эту шутку Хэнк понял сразу. Его громогласный смех разнесся по всему дому.

После отъезда Фрэнсис Рэйчел приуныла, но новость о возвращении Марка ее подбодрила и отвлекла.

Марк Каугилл с некоторым замешательством осознал, что проводит дома лишь второе Рождество за семь лет. Хотя он, естественно, радовался воссоединению с любимыми Дженни и Эндрю и возвращению в семейное гнездо, те, кто хорошо его знал, понимали, что Марка что-то тревожит. Проделки маленького сына ненадолго его отвлекали, и, в общем, неудивительно, что всякий вернувшийся с войны и ставший свидетелем ужасов, которые пришлось увидеть Марку и тысячам других солдат, ощущал беспокойство, однако домашние подозревали, что причины смятения Марка в другом – в чем-то более личном, о чем вслух он говорить не желал.