– Ва-ау! «Братья Питы»! – воскликнул я. У меня такой фотографии не было. – Дай мне этот снимок, я сделаю себе копию и потом тебе верну.
– Конечно, бери.
Я не расспрашивал его ни о его СПИДе, ни о бывшей жене, ни о тюрьме. Слишком много для первого раза. Да и куда спешить, впереди еще – столько времени, – думал я.
В холле ждали вызова другие пациенты. Директор с недовольной миной уже заглянул в мой кабинет, мол, почему так долго оформляешь прием?
Я дал Питеру список мест в районе, где была бесплатная кормежка для нищих и бездомных. Позвонил в один дом трезвости и договорился, чтобы ему там предоставили место.
– Это на первых порах. Потом подашь заявление на пособие и льготную квартиру, ведь у тебя СПИД… Со временем устроишься наркологом в какую-нибудь клинику, у тебя же есть диплом и опыт работы. Постепенно все наладится.
Он кивал, сжимая кулак в знак решимости бороться и победить. И не сводил с меня улыбчивых, но несколько напряженных глаз, словно ожидая чего-то.
Я бросил взгляд на закрытую дверь. Полез в карман, вытащил оттуда две смятые двадцатки.
– На, бери. Отдашь, когда сможешь.
– Сорок баксов, – взяв деньги, Пит облегченно вздохнул. Затем задумчиво наморщил лоб.
Он, конечно, знал, что наркологам, как и всем сотрудникам любой наркологической клиники, включая секретарш и уборщиков, строжайше запрещено давать пациентам какие-либо деньги. Пит бы понял, если бы я не дал ему ни цента. Ему терять нечего, а у меня могут возникнуть неприятности на работе. Потому что с пациентом-наркоманом, каким бы распрекрасным и честным он ни казался, всегда рискованно переступать границы профессиональных отношений и переходить в область «чисто человеческих». Особенно, когда речь идет о деньгах.
Думаю, он все-таки ожидал от меня такого поступка – благородного, но совершенно непрофессионального. У него не было ни цента. Только карточка на проезд в метро. И жизнь. И Бог.
Он спрятал доллары в карман. На нем были стоптанные кроссовки, потертые джинсы и ношеный свитер.
Мы снова обнялись, попрощавшись до следующего утра. Но Питер не появился ни на следующее утро, ни через неделю. В том доме трезвости, где я насчет него договорился, его так и не дождались. Никаких способов узнать, что с ним и где он, у меня не было.
Осталась только фотография, где мы с ним вдвоем, – студенты-дипломанты.
Что с ним случилось? Почему он исчез? Правильно ли я сделал, дав такому хронику, истосковавшемуся в тюрьме по наркотикам, сорок долларов? Это же четыре пакетика героина или кокаина! «Кокс нюхают, геру колют. Смотри, не перепутай, мой русский брат…»
Купил ли он себе на эти деньги хот-дог и кроссовки или же проклятые пакеты? Снова завис*, заторчал, может, опять попал в тюрьму? Добро или зло? Плохо или хорошо? Когда имеешь дело с наркоманом, то наши обычные понятия вывернуты наизнанку. Вокруг одни фантомы, призраки, подобия истины…
Не знаю никаких подробностей о его страшной болезни и его уголовном деле. Не бывшая ли жена его заразила?..
А, может, он больше никогда появился в этой клинике потому, что ему было стыдно передо мной?
Что с ним теперь? Где он? Помогай ему Бог!..
Не могу не рассказать вкратце о Рауле – пуэрториканце с огромным животом и наколками на толстой шее и идеально круглой, идеально выбритой голове. Рауль был душой группы, самым веселым и колоритным студентом.
Он был прирожденный лидер, такие всегда находятся в центре внимания, любят, когда им поклоняются, но при этом имеют свое «я», а не только угождают публике. Для таких людей, как Рауль, очень важен вопрос выбора, по какому пути они идут? По какую сторону решетки находятся? Такие, выбрав путь криминальный, причиняют много горя окружающим, преступления их тяжки и жестоки. Но если в их душе происходит переворот и светлое начало берет верх, то вчерашний заматерелый преступник превращается в борца за законность и справедливость.