– Все нормально, – говорит ему отец, пытаясь остановить кровь. – Все нормально, ты только не шевелись, все нормально!
Карлтон кивает. Он держит отца за руку. В его глазах отсвет удивления.
– Да почему же никто ничего не делает?! – кричит мать.
Кровь, бьющая из Карлтона, становится все темнее и темнее, она уже почти черная. Я смотрю. Отец все еще старается зажать рану, а Карлтон сжимает его руку. Волосы матери перемазаны кровью. Кровь стекает по ее лицу. Подружка Карлтона прижимает его к груди, гладит по голове, что-то шепчет ему на ухо.
Он умирает еще до приезда “скорой”. Видно, как жизнь постепенно уходит из него. Когда мышцы его лица расслабляются, мать испускает дикий вопль. Какая-то часть ее существа покидает ее и уносится туда, где она теперь будет рыдать и гневаться вечно. Я чувствую, как, улетая, она проходит сквозь меня. Мать накрывает собой тело Карлтона.
Карлтон похоронен неподалеку от нашего дома. Прошло уже много лет, мы давно живем в будущем, оказавшемся совсем не таким, как мечталось. Мать проводит дни затворницей в гостевой комнате. Отец, проходя мимо, бормочет приветствия двери.
Примерно через год после гибели Карлтона, уже за полночь, я слышу шаркающие шаги в гостиной. Что это – привидение? Я выглядываю из своей комнаты и вижу отца в пижаме мышиного цвета.
– Папа!
Он, не видя, смотрит в мою сторону.
– А?
– Это я, Бобби.
– А, Бобби, – говорит он. – Как дела, молодой человек?
– Нормально, – отвечаю я. – Папа!
– Что, сынок?
– Ложись! Что ты не спишь?
– Да-да, – отзывается он. – Я просто вышел попить и вот заблудился в темноте. Да-да, я ложусь.
Я беру его под руку и веду обратно в комнату. Стенные часы бьют четверть часа.
– Извини, – говорит отец.
Я довожу его до кровати.
– Ну вот, – говорю я. – Все нормально?
– Все прекрасно. Лучше не бывает.
– Ладно. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи… Бобби!
– А?
– А ты бы не хотел немного посидеть со мной? Мы бы поговорили о чем-нибудь. Как тебе такое предложение?
– Хорошо.
Я присаживаюсь на краешек его матраса. На тумбочке у кровати тикают часы.
Я различаю негромкий хрипловатый звук его дыхания, попискивание и стрекот огайской ночи. Белый ангел смотрит своими незрячими глазами на небольшой серый памятник, поставленный на могиле Карлтона. Над нами, мигая, проносятся самолеты. Даже сейчас кто-то летит в Нью-Йорк или Калифорнию, навстречу приключениям.
Я не ухожу, пока бормотанье отца не переходит в похрапывание.
Месяц назад подружка Карлтона вместе со своей семьей переехала в Денвер. Я так и не узнал, что она шептала ему тогда. Непосредственно во время трагедии она вела себя на редкость мужественно, а потом расклеилась. На похоронах она рыдала так неистово, что матери – ее постаревшей и чуть более рыжей копии – пришлось ее увести. Ей потребовалась помощь психиатра. Все, включая моих родителей, рассуждали о том, как тяжело, наверное, пережить такое в ее возрасте. Я благодарен ей за то, что она обнимала моего умирающего брата. Но она ни разу не призналась в том, что, несмотря на весь пережитый ужас, ее жизнь все-таки продолжается. Правда, она хоть пыталась его предупредить. Я способен оценить всю запутанность ее переживаний. Однако, пока она жила в Кливленде, я не мог смотреть ей в лицо. Не мог говорить с ней о ее боли. Даже сейчас я не могу заставить себя написать ее имя.