На полях волновались уже поднявшиеся хлеба. Над цветущим клеверным полем порхали флегматичные бабочки-белянки… На компостной куче вымахали огромные дикие маки. Резко пахло свекольными котлетами.

Супруги молча шли по меже, отмахиваясь от назойливых мух, которых привлекал запах пота.

И тут жена сказала: – Не знаю, в чем дело, но по-моему пани хозяйка что-то имеет против меня. Недавно я с ней поздоровалась, а она мне не ответила.

– Чиновника это ошеломило: – О, Господи! Ты ее чем-то обидела?

– Ума не приложу, – вслух размышляла жена, – разве что…

– Ну, ну? – настоятельно побуждал ее муж.

– Недавно, кажется, это было в среду, мне никак было не открыть окно. Она проходила мимо, и я ей крикнула: «Пани хозяйка, будьте так любезны, помогите мне открыть окно!..» Но она дернула головой, поджала губы и пошла прочь. Не могла же она на это обидеться?

– На что же здесь обижаться? Тут ничего такого нет. Вероятно, это просто недоразумение. Но я тебя прошу – будь осторожна… Никакого неудовольствия. Мы маленькие люди, мы находимся в зависимости от домовладельцев и должны исполнять их волю. Только по-хорошему, спокойно. К хозяйке ты должна относиться почтительно. Мы не можем себе позволить выказывать гордость, ведь мое жалование слишком мизерно…

– Это верно, но ведь не говорить же мне ей «целую руку»?

– Конечно, нет. Терпеть не могу такого пресмыкания. Я хочу быть равным среди равных. Ты жена чиновника, никто не смеет тебя обижать.

На улице сгущаются сумерки, под зажженным фонарем на углу стоит группа подростков, обрывки их разговора доносятся до ушей чиновника, высынувшегося из окна.

– … говорит – знать ничего не знаю, тащи допуск, иначе и разговаривать не о чем.

– …его поставили правым полусредним, а он не потянул…

– …все без толку… но гоняли что надо…

– …что тут сделаешь, когда тебя все время опекают…

– …а ты мяч не держи, бей сразу…

– Мне противно смотреть на эту вашу мазню, – сказал горбатый подросток и презрительно цыркнул сквозь зубы слюной.

– Тебе хорошо говорить, – возразил ему долговязый юнец, – но если хочешь знать, такой мяч вообще не возьмешь.

–Гляньте, Бланка идет…

Через улицу перебегала девушка с высокой грудью.

– Иди к нам, мадам, дай полюбоваться! – крикнул горбун.

– Ишь какой, – сказала девушка, презрительно щуря глаза, – отвяжись от меня, понял?

– Пожалуйста, пожалуйста, – иронически раскланялся горбун, – передай от меня привет своим дражайшим предкам…

Девушка что-то ответила, но что – расслышать уже было невозможно. Горбун бросил ей вслед непристойное ругательство.

«Ну и народец, – ужасался в душе чиновник, – мне даже непонятно, о чем они говорят. Какое счастье, что мы живем в доме полицейского. Для таких убить человека ничего не стоит. Теперь вон сдвинули головы, наверняка сговариваются, как кого ограбить. Надо будет обратить на них внимание полицейского. Посадить бы их всех – и дело с концом».

Уже отходя от окна, он услышал детский возглас:

– Пан Фара, папа сказал, чтобы вы дали ему почитать детективные книжки.

– Передай папе, – прохрипел в ответ мужской голос, – что он многого хочет, пусть сперва вернет, которую у меня брал.

Чиновник захлопнул окно и пошел спать.

Тем временем к дому полицейского, взбираясь по ступеням, крались какие-то фигуры. Учитель Шолтыс стоял перед дверью своей квартиры и шопотом приветствовал входивших словами: «Господь Бог с вами!».

Тусклый свет лампы освещал их лица. Это были пожилые мужчины в черных долгополых пальто и пожилые женщины в невообразимо старомодных салопах.

Часы на здании школы пробили одиннадцать, когда откуда-то с первого этажа донесся странный сдавленный голос. Казалось, кто-то стонет, в отчаяньи моля о помощи.