– Были времена… Да, были времена…

И тогда дед тоже вздыхал и снова становился печальным.

Мать Эльзы также часто посещала деда. И в ее обществе дед любил вздыхать. Подвальчик Эльзы был прямо напротив окна деда. В те дни Эльза была самой красивой из девушек переулка. Кудри у нее были рыжие, очи – черные. Ах, какими прекрасными были те дни! Сколько гостей было у Эльзы. И тогда ее мать покидала подвальчик, дед открывал ей двери, и они вели беседы, а вернее, всегда спорили.

– Как ты не стыдишься и разрешаешь дочери идти этой дорогой, такой красавице с таким добрым сердцем!

– Разве она не пыталась пробовать другие профессии? – повышала старуха голос. – Не пыталась трудиться? Служанкой была. Но и что с ней сделали ее хозяева? Именно это, но бесплатно. Нет выбора, нет выхода. – Глубоко вздыхала старуха, и дед – за ней.

Нынче дед совсем стар и тяжело болен. Совсем усохший и скорбный, сидит он в кресле, руки его дрожат, говорить он не может. Теперь поручено Саулу следить за ним. Он купает деда, кормит и понимает каждое его движение. И уже нет друзей старика. «Кайзер Вильгельм» внезапно ушел в мир иной, и мать Эльзы больше не приходит. Да и сама Эльза уже не самая красивая среди девушек переулка, и гости ее поредели.

Доктор Ласкер здоровается с отцом кивком головы и проходит в кухню. Там сидит мальчик лет десяти и ест свой утренний бутерброд, мальчик светловолосый с карими глазами. Не причесан, всклокочен и немыт, и если бы не мечтательный взгляд, могло бы возникнуть подозрение, что он еще тот хулиган.

– Доброе утро, Саул!

Мальчик отвечает также кивком головы. Он скрытен и замкнут, и напрасное дело пытаться вытянуть из него слово.

– Саул, как ты собираешься провести каникулы?

– Не собираюсь.

– Хочешь поехать сегодня со мной проведать друзей? Тебя ожидает там масса удовольствий.

– Можно попробовать, – и нет никакого знака на лице Саула, указывающего на то, что он загорелся предложением дяди.

– В два приду за тобой. Тебе стоит до того времени переодеться.

Будильник на кухонном столе вызванивает девять утра. Доктор Ласкер торопится, час поздний. Множество дел, как всегда, не дают ему покоя. Через заднюю дверь он выходит во двор, там стоит Эльза у окна подвала и стирает белье. Она напевает колыбельную песенку «Птичка в гнезде», и голос ее дрожит, словно он покачивает ребенка в своих объятиях. Но никогда не было у нее ребенка и никогда не будет.

Сегодня чудесный летний день, но переулок темен. Пыль поглощает солнечные лучи. Лишь иногда высвечивается окно, на которое наткнулся луч в своем мимолетном движении. На скамейке же – солнце в полном разгаре. Пришла очередь уличных подростков. Веселье, возня и смех. Отто сидит и, как обычно, читает им мораль:

– Босячки, выучите песню. Надо вас научить хотя бы одной. Ну-ка:

Подростки орут разными голосами. Проносятся автомобили. Позванивают трамваи. Пыль поднимается до небес, но кто на это обращает внимание – скамья шумит и голосит:

И Отто дирижирует шумной капеллой с явной гордостью.

Дом этот, как полагает Саул, заколдованный дворец, которым повелевают черти и привидения. Стоит дом в глубине погруженной в дрему площади. В самом ее центре, можно сказать, пуповине ее, – небольшое озеро между плакучими ивами, концы ветвей которых погружены в воду. Это аристократический квартал. Раньше здесь жизнь била ключом, но кайзер приказал долго жить, и пожухло величие аристократов. Молодежь покинула, упорхнув из квартала, и остались лишь старики. На окна особняков опустились жалюзи, словно веки, прикрывшие глаза. Вьющиеся растения и клумбы стали дичать. И подобна теперь площадь спящей королевской дочке, которая ожидает поцелуя, чтобы восстать из сна.