– Одиннадцать в общей сложности.

– Так! – резво поднялась она в деятельном порыве. – Вам надо поесть горячего! Обязательно!

– Не надо, Инга, – остановил он. – Есть я сейчас вряд ли смогу.

– Тогда что? Душ?

– Душ – это прекрасно, но и его я, пожалуй, не осилю, – сожалеюще вздохнул Стрельцов, на которого навалилась вся тягостность сегодняшняя, – поеду я, Инга.

И по-стариковски, с трудом принялся подниматься с дивана.

– Да никуда вы не поедете, Игнат! – строго, повысив голос, отрезала она, проигнорировав «Дмитриевича». – Сейчас я вам постелю в гостиной, на диване, вас там никто не потревожит! Не засыпайте только пока, я быстро. Ладно?

– Ладно, – выдохнул Стрельцов все сразу: и напряжение, и ужасную перспективу еще куда-то ехать, двигаться, что-то предпринимать. Почувствовав облегчение, попросил: – Давайте тогда ваш коньяк.

Пока он с теми же предосторожностями, по-стариковски осторожно, стараясь не тревожить лишними движениями тело умученное, усаживался обратно на диван, Инга успела поставить перед ним на стол пузатую рюмку и початую бутылку дорогого коньяка. Посмотрела на его движения с сомнением и сама открыла и налила добрую порцию в рюмку.

– Да, еще, Игнат, – с большим сочувствием в голосе сообщила она, – Маша звонить матери отказалась, пообещала сделать это утром. Я как раз дозванивалась до Дмитрия Николаевича, чтобы узнать телефон Марины, когда появились вы. Так что вам придется самому ей звонить. – И, почти извиняясь непонятно за что, добавила: – Я пойду постелю вам.

Он кивнул, и благодаря и соглашаясь одновременно, достал из кармана сотовый, набрал Маринин номер и, слушая гудки вызова, хлопнул всю порцию коньяка.

Ему нужно было, как лекарство.

– Да! – проорала Марина.

– Я ее нашел. Не кричи, – поморщился он от резкости ее голоса и коньячной крепости, закусил ломтиком лимона, отчего скривился еще разок.

– Где она?!

– Марин, не кричи, – повысив голос, потребовал Стрельцов. – Она в порядке. Спит.

– Пусть немедленно едет домой!

– Какое домой? Час ночи! – урезонил бывшую жену Игнат. – Завтра поговорим.

– Что значит завтра?! Я тут себе места не нахожу, с ума схожу!

– Ну так не сходи! – брызнул раздражением и сразу остыл он. – Марин, главное, она нашлась, жива, здорова, а разбор полетов отложим до завтра, – приказным тоном, с нажимом отчеканил Стрельцов. – Все. Пока!

Он с сомнением посмотрел на бутылку – нет, пожалуй, хватит допингов – спать, спать, спать!

Дальнейшее перемещение из кухни в гостиную на уютный большущий мягкий диван, под теплое пуховое одеяло, как в мечту, он запомнил с трудом, отрывочно, уже в полудреме. И упал, как умер, раздевшись в бессознании частичном, и перед глазами какое-то время все белели облака под крылом самолета.

Этот проект, который выполнял их институт, был самым масштабным, невероятно значимым, сверхответственным и, разумеется, на супервысоком государственном уровне. Нечто уникальное, ранее никогда и никем в мире не делавшееся.

Казалось бы – красота страшная! Но замороче-е-ек! И «головняк» выше маковки!

На всех уровнях! И, разумеется, ответственность сверх всякой меры!

Так что вкалывали все: от генерального директора до последнего чертежника. Вот и Стрельцову приходилось трясти свою начальственную пятую точку, мотаясь разгребать на месте засады всякого рода.

А начальствовал Игнат Дмитриевич отделом научно-технической экспертизы, если придерживаться абсолютной точности, «Объединением отделов испытания, анализа и экспертизы материалов, природных ресурсов, изделий, конструкций, научных исследований, испытаний и экспертизы» в Институте мостостроения и дорог, находящемся в городе Санкт-Петербурге.