– Поговорить, конечно, можно, – выказала сомнения Инга. – Но я как раз отрицательный пример в данной ситуации. Я в семнадцать лет, на первом курсе института, по влюбленности и залету вышла замуж, а в восемнадцать родила Федьку. – Она извинительным жестом развела руками. – Вам лучше это с Фенечкой обсудить. Бабушка наша точно и подробно знает, как растить внучку, когда ее мать вечно занята.

– Ну вот и как раз! – воодушевился Стрельцов. – Обозначите все плюсы и минусы раннего материнства.

– Не спешите расслабляться, – предупредила Инга и лукаво улыбнулась, – дело в том, что в плюсах у меня только замечательный сын. Правда, этот плюс перевешивает все на свете!

– Но институт же вы окончили?

– Да, – подтвердила она, – но только благодаря родным, взявшим на себя бо́льшую часть забот о Феде.

– Ну вот! – непонятно что утвердил он.

– А вы-то, Игнат, чего хотели бы? Чтобы она аборт сделала или родила?

Стрельцов промолчал. Чего он хотел? Чтобы все вернулось на прежние места. И пусть Машка выкаблучивается и ругается с ними, и красится, одевается, как ночной кошмар добропорядочности, и музон свой истошный слушает, но… но пусть побудет еще ребенком, девочкой, без взрослой беременности!

– А хотите, я вам сольки на рану, для скорейшего определения в позиции? – прищурившись, ядовито спросила Инга.

– Сольки не хочу, – усмехнулся Стрельцов.

– И все же, – настояла она. – Представьте себе маленького ребеночка, такого пухленького симпатяшку. Тепленького, беспомощного, с малюсенькими пальчиками, который улыбается, агукает и на вас похож. Вы же, между прочим, дед! А это, знаете ли, звание!

– Вы часом не адвокатом дьявола работаете? – буркнул весьма недовольно Стрельцов.

– Не-а! – со всей серьезностью заявила она. – Я больше по ангельской части.

Он собрался было что-то ответить, но их беседу прервали два обстоятельства. В коридоре послышалось тихое жужжание, сопровождаемое дробной копытной поступью, и у Стрельцова зазвонил телефон.

Доставая трубку из кармана брюк, он, вопросительно приподняв бровь, посмотрел на Ингу.

– Маркиза в коробчонке со свиненком, – пояснила та природу приближающихся звуков.

Игнат посмотрел на экран телефона, номер высветился неизвестный. Встал, отошел и отвернулся к окну.

– Да, – ответил начальственно строгим голосом.

– Привет, па! – виновато прошелестела беглая дочь.

– Здравствуй, Мария, – по-прежнему строго отозвался отец. – Что, телефон свой так и не включила?

– Не-а, с Фединого звоню, – покаялась скромницей Машка, – ну ты же знаешь, мама орать начнет.

– А ты считаешь, что у нее для этого нет поводов? – отчитывал Стрельцов.

– Ну па-а-а… – перешла к тактике номер два, нытью, Машка.

– Так! – оборвал заходец отец суровый. – Давай приезжай, поговорим!

– Ты сильно злишься, да? – осторожненько прощупывала почву «деточка».

– Сильно. Приезжай! – распорядился Стрельцов.

– Па, мы с Федей в кино собрались, уже и билеты купили. Мы в кино сходим, а? Все равно поругать меня ты успеешь, – уговаривала дочь блудная.

Он подумал о дороге в Питер, аэропорте, аж зубы сцепил – снова аэропорт, самолет! Это, пожалуй, перебор для его нервной системы. Ладно, есть поезда, между прочим, прекрасная возможность спокойно поговорить в дороге.

– Ладно, когда ты будешь? – смилостивился папаня.

– Часа через три, может, четыре! – обрадовалась дочурка.

– Хорошо. После кино сразу возвращайся!

Нажал «отбой», повернулся и в последнюю секунду удержал выражение удивления. Бабушка Анфиса Потаповна, оказывается, передвигалась в инвалидном кресле, снабженном движком. Странно, почему отец не упоминал, что она так больна.