– Не хочу… – едва слышно ответил Гейс, не поднимая головы.

– Что-что? Я не расслышал!

– Не хочу!

– Ну вот, я так и знал, ты принял поразительно мудрое решение. Надо полагать, священников ты повезешь?

– Повезу.

– И они тебя больше не пугают?

– Нет.

– И ты сейчас же возьмешь все свои драгоценные принципы, прижмешь их покрепче к сердцу, чтобы не растерять по дороге, и пойдешь знакомиться со священниками?

Гейс кивнул с убитым видом.

– Великолепно, юноша, всегда знал, что мы тут все как одна семья и понимаем друг друга с полуслова. Твои подопечные сидят в ожидальнике. Заботься о них трепетно и нежно, ни в чем не отказывай, упреждай каждое желание, захотят поболтать, выслушай с благоговением парочку душеспасительных бесед, от тебя не убудет.

И, заметив, какое выражение появилось на лице пилота, добавил:

– И выслушаешь внимательно, что бы они ни болтали! И еще попросишь! И только посмей опозорить нашу компанию! Я тебя собственнолично сожру! – Эри-Рива подумал и добавил: – С отвращением, правда, но сожру. Информация не ошиблась адресатом, дошла по назначению?

Гейс кивнул.

– Тогда бегом побежал в ожидальник!

Парень сорвался с места и бросился к двери.

– Принципы свои не растеряй, братамухра несчастная! – напутствовало вслед красноглазое начальство.

Важных пассажиров в ожидальнике как мог, так и развлекал второй помощник Эри-Ривы – Курша. Так как практически все его истории начинались с фразы «а вот мы как-то с одной красоткой…», то ему пришлось изрядно попотеть, чтобы придумать что-нибудь занимательное для священников.

– Погода у нас, знаете ли… – выдавливал Курша капля по капле. – Неприятная нынче погода заделалась. И такая вот дрянь происходит, представьте себе, от самого что ни на есть зарождения этой тухлой планетёнки, чтоб она от кислородного голодания пересвистнулась.

И замолчал, напряженно размышляя, не сказал ли чего-нибудь ненужного. Молчали и священники, переваривая полученную информацию.

– А еще у нас ветра бывают… – мучился Курша. Он поднял глаза к потолку и увидал паутину сильно заметных трещин. Курша тут же забыл обо всех ветрах, о которых собирался поведать, и на его шее угрожающе вздулись вены. Эти проклятые трещины он приказывал заделать еще до дождей и ему давно доложили, что все заделано в лучшем виде.

Раздался звук поднимающейся двери и на пороге возник пилот Гейс. Курша обрадовался ему, как родному.

– О! – воскликнул Курша, резво вскакивая с пластикового стула. – А вот и ваш пилот! Прошу знакомиться, его зовут Гейс, ему нет равных в нашей компании, хотя у нас все пилоты высочайшего класса, в этом вы сомнений не имейте, но Гейс лучший из лучших! Гейс, знакомься, наши многоуважаемые пассажиры… – Курша украдкой вынул из кармана бумажный огрызок и прочитал украдкой: – Сиятельный отец Мантий-Мукаделис и досточтимый брат Эхатештамп. Теперь я вас оставлю, пора бежать, готовить к старту корабль. Подготовка к старту – это очень, очень важно!

И Курша поспешил к выходу из ожидальника, по пути сунув в руку Гейсу бумажку с именами пассажиров.

– У нас все корабли самые лучшие, но мы дадим вам лучший из лучших!.. – донеслось уже из коридора. И Гейс остался наедине со священниками.

Сиятельный отец Мантий-Мукаделис оказался невысоким, коренастым, весьма преклонного возраста мужчиной в широких синих брюках, свободной голубой рубахе почти до колен и подобии белой накидки-безрукавки. Длинная седая борода отца делилась на три части, каждую из которых по всей длине скрепляли многочисленные серебристые кольца; волосы, собранные на затылке в хвост, доходили почти до пояса, хвост также по всей длине перехватывали кольца. Загорелое лицо Мантий-Мукаделиса с нехарактерным для священника твердо вырезанным подбородком, испещряли тонкие морщинки, из-под густых белых бровей по-молодому сияли голубые глаза.