Снова хожу в асфальтовом. Подходящих палантинов больше не видел. Встречи не назначаю, работаю по телефону. А зачем… Что мне людям показать? В течение всей зимы пальто смотрит на меня с укоризной. Тоска и бессмысленность. Даже дни стали пепельными. Весна и моль с каждым днем подбираются все ближе. Подумываю о салатовом лаке для ногтей. К стилистическим ограничениям добавились климатические. Холодно так, что с голой шеей не побегаешь, а остальные шарфы, как вы догадались, серые. Выхода нет в любом случае.

Наконец сегодня, собираясь на день рождения к Виктору Шкипину, взбунтовался. Черт с ними, с правилами! Надену пальто. Ну хоть на один день вырвусь из рамок и стандартов. Потеплело ведь, пойду расхристанный и разнузданный, зеленый и счастливый.

Пальто не надевается. Что-то мешает.

«Нда… Вот что значит зависелось без мужика. И все-таки почему же мне руку-то не вставить. Да что-же там такое?!»

Твою ж то! ШАРФ. Он три месяца, сволочь, именно в рукаве и жил. Взял я ножницы и захотел прикончить обоих, но сдержался. Просто избил.

Шатаюсь теперь по родному уже Гоголевскому туда-сюда. Обращают.

Носишь серое, а «Шарф» все время рядом. Всегда. Просто нужно в рукаве посмотреть. Он, сука, точно там.

Встречи с друзьями – теперь не только повод выпить, но и возможность услышать романтические, высокодуховные истории из жизни сограждан. Обсуждали на днях мой пост про долги детям и родителям, и вот…

Итак, одни сограждане развелись. Они собирались жить долго, умереть в один день, обзавелись двумя детьми, собаками, квартирами, машинами, отпусками, обоями и заборами, но потом муж не вынес мусор.

Супруги разобрали проступок на семейном совете, приняли решение, что это тупик, и расстались.

Все прошло без бойни. Дети с мамой. Общайся – не хочу. Но, как это часто бывает в жизни, наследники начали немного на папу подзабивать. Учатся в младше-средних классах, уроки, секции, не до отца. Если только он не возит на машине или не покупает велосипед.

И вот случилась ситуация. То ли день рождения они папин пропустили, то ли еще какой игнор был включен. Но товарищ загрустил. Пьет в компании друзей и делится переживаниями. Всё достойно, никого не винит, просто грустит.

Выступление сольное. Тема: «А я для них столько…» С каждой рюмкой вес сделанного возрастает, тоска накатывает, неблагодарность – налицо. Повторюсь, мужик с понятиями, никаких обид, просто наблюдение за событиями. Приятели сочувствовали, но в пределах разумного – дети, что с них взять! Вырастут – стакан воды-то подадут. Мол, мы все для них на жертвы идем. И тут последовал ответ, поставивший оратора на другую ступень в рейтинге поступков отца:

– Да я, ребята, понимаю, я же не про деньги или вещи, я же всю душу вкладываю… Сколько раз себя ломал… Да я ради них!

Он замолчал, выдохнул, маханул стопку, закусил болгарским перцем и отрезал:

– Я ради них… завгороно[1] выебал!

P. S. Мнение автора может не совпадать с оценкой жертвенности, определенной героем. Цитата с нецензурным глаголом сохранена.

Геннадий Валентинович жил не зря. Редко кто может похвастаться, что по-настоящему нужен людям, будучи всего лишь московским силовиком не Бог весть какого, но все-таки полета, а не ползка. Очень часто человек его должности у россиян вызывает либо ненависть, либо равнодушие, либо страх. Иногда эти три отношения меняются местами.

Геннадия Валентиновича многие искренне любили, причем и мужчины и женщины. Он умел помочь, когда нужно, и при этом оставался в тени. Никогда не требовал особого внимания, хорошо знал о своей роли в жизни каждого, кого он облагодетельствовал, но не напоминал о ней. Да, он иногда мог позвонить в ночи или написать своим подопечным, но это происходило в исключительных случаях, и все ему это прощали. Даже жены крышуемых им предпринимателей достаточно средней, по меркам российского «Форбс», руки. Была, правда, у Геннадия Валентиновича тайна…