Чудо, что мы не задавили ни одной собаки и ни одного человека, особенно в ту ночь – Расти задался целью не упустить ни одного решающего момента в процессе гонки собак за лисами. Мои чувства едва справлялись с объемом впечатлений: запах хвои, прелой листвы и перепаханной земли, дующий в лицо ветер, непрестанный лай собак, рев мотора, нервный смех Алехандро на каждом ухабе, деревья и кустарники в призрачном свете фар; масштабы изменялись, и мир, когда мы неслись ему навстречу, сжимался до тех предметов, что видели глаза. А время от времени даже съехавший с катушек Расти останавливался полюбоваться ночным небом и выключал фары, чтобы звезды могли сиять во всю силу.

Из того, что врезалось в память, звезды впечатляли меня больше всего – вплоть до того дня. И хотя из головы не шли мысли о Коротышке Гаскинсе и то ли реальном, то ли придуманном сне Андреа, звезды помогли мне понять: я всего лишь крохотная точка в огромной бесконечной вселенной. Здесь, в укромном уголке, я чувствовал себя в безопасности – жалкая пылинка, до которой нет дела силам зла.

Однако ночь только началась.

Третья и четвертая части «Лисьей охоты» обычно не требовали от гостей особых усилий – сидеть вокруг большого костра, слушать байки мужчин и наконец найти спальное место в огромном бараке, построенном полстолетия назад кем-то из нашей родни по линии Финчеров. После обильной еды, а потом двухчасовой смертельной гонки, от которой у меня болели пальцы – я крепко держался за решетку радиатора квадроцикла, – и после долгого сидения у огня даже самый стойкий человек устанет как собака. Называйте меня слабаком, однако я клянусь, что был первым, а может, и единственным, кто ковылял в постель уже посреди прохладной ночи.

Примерно в одиннадцать часов я подсуетился, чтобы найти хорошее место у костра, – притащил пластиковый стул и устроился неподалеку от группы мужчин, среди которых был мой отец. Мужчины сидели, скрестив ноги и вытянув руки вдоль подлокотников; банки с пивом свисали из ладоней, но магическим образом не падали. Оранжевые отсветы пламени плясали на лицах, создавая тени, которые жили не больше миллисекунды. А вот глаза у мужчин горели постоянно, словно именно там они отыскивали темы для вечерних разговоров.

Наиболее близким к алкоголю напитком, который мне дозволялось пить, было свекольное пиво в разных вариациях, предмет моей ненависти. Потому я взял из холодильника «Маунтин дью», глотнул ледяного нектара и откинулся на спинку стула, готовясь насладиться байками мужчин.

– Помните Диксонят? – спросил Кентукки. Богом клянусь, его действительно звали Кентукки. Он работал на молочной ферме; длинный как жердь, и с уродливой бородой – я такой в жизни не видел. Очень походила на «испанский мох», вот только что хорошо для растения, не слишком красиво для человеческого лица. – Которые жили в районе Шилох-лейн, возле кирпичной церкви?

Сидевший напротив Алехандро поймал мой взгляд и поднял вверх большие пальцы, изображая тупую радость. Он обожал подобные истории, как и я.

– Еще бы! – отозвался мой отец. – Попробуй забыть этих двух олухов! Чудо, что школа стоит на месте после того, как они в ней отучились.

– Слава богу, их папашу уволили, – продолжил мистер Фуллертон, очень высокий и очень умный адвокат. – Вроде потом они перебрались в Чарльстон, нашли работу в порту. И скатертью дорога! Сыновья – те еще оболтусы. Вот уж действительно, яблоко от яблони недалеко падает!

– Тот сукин сын – подлец каких мало, – вмешался очень пожилой мужчина, которого все называли просто Дед. Видно, он был настолько стар, что никто не помнил его имени.