Грудь болела от чрезмерных усилий и требовала отдыха. Холодный воздух обжигал легкие, не позволяя вдохнуть настолько глубоко, как хотелось. Наверняка я пыхтел, как пылесос, требующий ремонта. Возможно, хрипы подруги заглушались моими, но мне казалось, что Андреа, как легконогая олимпийка на марафонской дистанции, дышала ровно, и на ее лице не выступило ни капли пота. А вот мои подмышки промокли, и я пожалел – Богом клянусь! – что не воспользовался дезодорантом.

Страх несколько отступал – хотя бы ненамного! – по мере того, как увеличивалось расстояние между нами и оставшимся позади жутким зрелищем. Не доносилось никаких звуков и других признаков погони, что шокировало и в то же время безмерно радовало меня. Возможно, мужчина слишком утомился или просто был слишком стар, чтобы гнаться за двумя подростками, настичь которых он не имел никаких шансов.

Он?

А это действительно он?

Мы миновали чащобу. Я различил в полумраке знакомые очертания, означавшие, что железная дорога близко, и припомнил, как десять лет назад, в студеный зимний день повстречал человека, который отправился за покупками, вскинув на плечо лопату. Сложить два и два не трудно. Сегодня я увидел того же самого мужчину, увлеченного неким чудовищным промыслом, – в противном случае у меня что-то со зрением.

Наконец мы вырвались из леса на простор. На небе еще горела багровая полоса. Я совсем выдохся. Сердце уверяло, что оно вот-вот разорвется. Я согнулся вдвое, уперся руками в колени и жадно глотал воздух, пытаясь втянуть в себя все молекулы кислорода в Линчберге, – а остальные жители города пусть катятся к черту.

– Ты как… жив? – спросила Андреа, положив руку мне на спину и стараясь заглянуть в лицо.

Я смущенно наклонился еще сильнее. Сама подруга дышала тяжело – все же она человек и тоже устала.

Спустя несколько секунд я понял, что смерть отступила. Выпрямившись и уперев руки в боки – как учил нас тренер, это лучший способ открыть легкие, – я кивнул и заверил Андреа, что чувствую себя хорошо. Но стоило мне осознать, что стою спиной к лесу, как я ощутил на себе взгляд Гаскинса и развернулся, чтобы исследовать тени между стволами, почти ожидая увидеть пару горящих глаз.

– Нам лучше поторопиться. – Меня внезапно осенило. Вот почему он нас не преследовал! Наверное, знал короткий путь и планировал перехватить нас позднее. Я вздрогнул всем телом – буквально с ног до головы, и, схватив Андреа за руку, потащил ее за собой, пока мы не вышли на настоящую дорогу и приблизились к городу. Тут подруга меня остановила.

– Кто он?

Я обернулся на лес – настолько темный, что виднелись лишь ближайшие деревья, – и снова перевел взгляд на Андреа.

– Коротышка Гаскинс.

На лице подруги последовательно промелькнули все фазы растерянности. Она решила, что я шучу, однако затем поняла – в такой ситуации мне не до шуток.

– Который работает в похоронном бюро?

– Он самый.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Я пыталась разглядеть, что лежало перед ним на земле… – Она тоже обернулась на лес. – Гаскинс? Действительно?

– Да. И никто не знает, где он сейчас. Нужно убираться отсюда поскорее и идти в полицию. Он ненормальный.

Стоило хоть немного удалиться во времени и пространстве от места происшествия, и мой мозг уже отказывался признать, что Гаскинс причинил вред живому существу – это всего лишь иллюзия, игра теней, я начитался сказок, и воображение ухватилось за худший сценарий. И все же я понимал, что действия Гаскинса тянули на девять с половиной по десятибалльной шкале ужаса. Однако то, что следом сообщила Андреа, повысило их до полноценных десяти баллов и развернуло все мои представления на сто восемьдесят градусов.