В.Г. Одиноков относит Долохова к многочисленным проекциям, «уменьшенным в сотни раз копиям» Наполеона26 (образ Долохова ставится учёным в один ряд с Анатолем, Сперанским, французом Рамбалем, компаньонкой княжны Марьи мадемуазель Бурьен). Парадигму «наполеоновских» героев исследователь реконструирует, опираясь на два основных признака: развращённость и театральная нежность по отношению к матери. В характеристиках всех названных выше героев эти признаки проявлены.
Вместе с тем ряд исследователей отмечают важную роль образа Долохова. Так, о его сюжетообразующем значении писал Б.И. Кандиев, считавший Долохова одним «из сквозных персонажей романа-эпопеи»27. А.А. Сабуров указал на то, что «некоторые лица выполняют по преимуществу функцию сюжетной связи. Так, княгиня Друбецкая связывает сферу князя Василия (сферу знати) со сферой Ростовых… Долохов – сферу Анатоля, Пьера, Николая Ростова»28. В.И. Камянов, единственный из российских толстоведов, кто подробно исследовал образ Долохова, в том числе в его внутрисюжетных связях, сделал важное замечание: «Долохову, который напоминает сфере “Мир” о сфере “Война”, доверена особой важности связующая миссия»29, «он поставлен в самый центр диалектических связей между сферой “Война” и сферой “Мир” и уже поэтому занимает одно из ключевых мест в повествовании»30.
Принципиально важны высказывания С.А. Толстой и К. Леонтьева, хорошо знакомых с точкой зрения самого писателя: «Мне очень Долохов нравится»31, – пишет С.А. Толстая мужу в письме 29 июля 1865 г. О.В. Сливицкая отмечает интересное высказывание К. Леонтьева: «У Долохова, например, особое место в романе. <…> Неслучайно К. Леонтьев заметил, что Толстой “почему-то” любит и “злого Долохова”»32. Здесь О.В. Сливицкая сознательно или бессознательно видоизменяет высказывание К. Леонтьева, писавшего: «гр. Толстой над всеми действующими лицами своими немножко и подсмеивается (кажется, над всеми, за исключением: Государя Александра Павловича, Андрея Болконского и злого Долохова – почему-то)…»33.
Зарубежное толстоведение также внесло значительный вклад в изучение поэтики романа «Война и мир». Гэри Сол Морсон обратил внимание на то, как воспринимали образ Долохова первые читатели Толстого:
«Возможно, одна из причин, по которым первые критики сочли Долохова главным героем романа, – это его способность (данная в романе только ему) одинаково эффективно действовать в обеих ситуациях»34 (ситуации войны и ситуации мира / светской жизни. – О.Г.).
Образу Долохова и романтическим элементам в его структуре посвятила свою работу упоминавшаяся выше Донна Оливер35. Ключевым элементом концепции Д. Оливер является акцент на особой роли Долохова в персонажной системе романа, а также вообще в художественной системе Толстого. В этой связи исследовательница справедливо дистанцируется от несколько наивных оценок героя с точки зрения того, «плох» он или «хорош». Учёным существенно расширен смысловой потенциал образа, в котором предложено видеть социокультурную тенденцию, аналогичную байронизму, – «долоховизм» (притом что Долохову, герою исторически более раннего поколения, сам Байрон известен быть не мог). «В результате Толстой предлагает через Долохова другой источник будущего поведения Евгения Онегина, Печорина и других героев русского романтизма: не байронизм, а “долоховизм”»36. Д. Оливер подчёркивает преемственность эпизода с письмом Наташи, на самом деле написанным Долоховым, с письмом Германа Лизавете, открывая новые перспективы для сравнения: наполеоновский «фон» обоих персонажей, их жизненная неустроенность и т.д. Исследователь также отмечает недостаточное внимание к этому образу, характерное для толстоведческой литературы. Существенным является замечание о важной роли Долохова в судьбах толстовских героев. Д. Оливер называет это «внесением печали/беды»