‒ Спасибо, Эвон. Это очень ценно и важно для меня, видеть, что ты в порядке.

Он посмотрел на меня серьезно.

‒ Кейра, о Долине теней ходит много разных слухов. Не знаю, куда тебя повезут и как будут проверять и распределять, но прошу, если будет возможность, выбери самое безопасное место.

Я кивнула:

‒ Хорошо, Эвон.

Он протянул мне маленький мешочек с деньгами. Я раскрыла ладони, стянутые наручами, и мешочек с шорохом лег мне на пальцы.

‒ Держи. Это деньги семьи. Наши деньги. Хочу, чтобы ты взяла именно их. Солдаты сказали, что больше взять не позволят. У всех зовущих с собой будет одинаковая сумма, чтобы не происходило стычек в дороге.

‒ Ты уже все разузнал. Когда ты успел? ‒ покачала я головой. В этом был весь Эвон.

‒ С собой нужно иметь воду на три дня, питательную еду, занимающую минимальное количество места, но этим займется мать. Лекарства и бинты. Это я соберу сам. И еще не забудь свои инструменты.

‒ Их я положила первыми.

Мы поговорили еще немного, и Эвон оставил меня. Время заканчивалось. Завершая сбор сумки, я взяла с собой крошечные глиняные горшочки с твердыми духами мамы, косточки розовых апельсинов, которые лежали у меня на столе, ‒ я вынула их из сухой круглой дольки. Еще взяла веточку сушеной цветущей липы. Это не просто предметы, а символы. Кусочки моего сердца.

Переодеться я смогла с большим трудом, мне помогала мама. Мы разрезали платье, потому что снималось оно через голову, и вместе надели блузу, которая спасла ситуацию ‒ она представляла собой длинный, специально скроенный отрез ткани с дырой в центре, так что я легко продела голову, а остальное нужно было просто обмотать вокруг торса, крест-накрест, большими полосами, и в конце сделать из остатка плоский пояс. Я выбрала широкие плотные штаны рух, прихваченные у щиколоток, и мягкие кожаные сандалии на шнуровке. Попросила маму вдеть мне в уши любимые серьги из кости в виде полумесяцев и привести в порядок мои волосы.

Мне не хотелось уезжать грязной и неопрятной и оказаться перед другими зовущими растрепанной. То, как я выгляжу ‒ это моя броня и часть моих якорей. Но с запахом дыма я ничего не могла поделать. Он поедет со мной.

Мама делала все молча, ничего не спрашивала. И когда я села на табурет и она распустила мне волосы, по ее щекам снова покатились слезы. Она опустила дрожащие пальцы на локоны, бережно погладила. Затем взяла их снизу и приподняла, поцеловала кончики и принялась за дело. Она не проронила ни слова, пока плела мне сложную толстую косу, начинающуюся высоко на макушке, но плакала все время работы. Я не знала, в каких условия мы будем находиться, так что волосы не должны мне мешать. В такой косе они продержатся в нормальном виде не меньше трех дней.

Когда до конца отведенного мне часа оставалось несколько минут, мы собрались в кухне, перед выходом. Я стояла у двери с наручами на запястьях и сумкой, переброшенной через плечо. Моя семья выстроилась напротив. Мама не плакала, а смотрела на меня прямо и твердо. Эвон тоже был собран, в его глазах после нашего разговора появилось мрачное спокойствие. Шивон выглядел бледным, как полотно, и теребил пальцами край пояса.

Я поцеловала каждого, и каждый из них пожелал мне удачи. Эвон ‒ последним. Больше никто не плакал, и мы будто незримо подняли сжатые кулаки в воздух, на прощание.

Едва я отошла от Эвона, в дверь раздался тяжелый стук. За последний час выдержка впервые изменила мне, и сердце мое упало. Этот стук означал прощание с домом. Точку на карте, место, с которого исчезнет все, что я знала и любила, и я окажусь перед неизведанным.