Студент был красноречив и даже в чем-то убедителен. Влад так и не понял, зачем ему понадобилась эта агитационная кампания против «сидения под юбкой»; вероятно, дело было в каких-то собственных студентовых проблемах. У студента были голубые, выпуклые, очень выразительные глаза; глядя прямо в эти глаза, Влад сказал однажды, что ему не нравится лазать по чердакам. Что у него есть дела поважнее. И что, если придется выбирать, огорчить ли маму или запрезирать «мужчину» в себе, – он, Влад, с легкостью пожертвует «мужчиной». Потому что на кой черт такой «мужчина» нужен?!

Ему было одиннадцать лет.

Студент скривился, как от кислого, и навсегда раззнакомился с «сынком» и «любимчиком». И Влад не жалел о потерянном знакомстве. Просто у студента, наверное, не сложились отношения с собственными родителями…

Теперь, лежа в постели, Влад шкурой ощущал, как мама растеряна и огорчена. И как ей хочется пойти в школу – не то затем, чтобы нажаловаться директору, не то затем, чтобы собственноручно кинуться в драку и приложить об стенку всех школьных «кукушек», не разбирая, кто прав, кто виноват.

И как ей хочется расспросить его, Влада, и как она сдерживается. Молчит.

– Мам, – позвал Влад.

Она подошла. Молча села на край кровати.

Прошло пять дней. На улице сделалось ощутимо теплее. Синяки в который раз поменяли оттенок, горло успокоилось и почти не болело, и, что самое неприятное, упала температура – ртутный столбик застрял на отметке тридцать шесть и пять, а колдовать над термометром, как это принято у ленивых школьников, Влад считал ниже своего достоинства.

Вставать не хотелось. Грустное словосочетание «постельный режим» обернулось на этот раз убежищем, хомячьей норкой под тоннами снега, и Влад лежал в ней, подтянув колени к животу и укрывшись чуть не с головой. При мысли о школе накатывала тоска, грязно-бурая, похожая на сухую засвеченную фотобумагу.

Мама по-прежнему ни о чем не спрашивала. Ждала, пока Влад расскажет сам; он колебался. Не хотелось перекладывать свои проблемы на мамины плечи. Не пойдет же она драться с Кукушкой, на самом деле…

Димка звонил каждый день, но Влад просил его пока не приходить. Димка был человеком тактичным и не настаивал.

Врач тоже был человеком тактичным, но от его посещения отвертеться не удалось.

– Как ты себя чувствуешь?

Влад пожал плечами.

– Ну еще дня на три я могу тебе дать освобождение, – сказал врач вполголоса, когда мама зачем-то вышла на кухню. – Но не больше… понимаешь? Проблемы все равно надо как-то решать…

Влад кивнул. Врач распрощался.

– Может, позвонишь кому-нибудь, узнаешь уроки? – спросила мама.

– Да, – сказал Влад.

В тот же момент задребезжал телефон.

– Тебя, – сказала мама.

– Димка?

– Нет. Какая-то девочка…

С неприятным предчувствием Влад взял из ее рук тяжелую, не успевшую нагреться трубку.

– Привет, – сказал знакомый напряженный голос, – это Марфа Чисторой… Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – сказал Влад. – У меня ангина.

– Да? – Голос почему-то погрустнел. – А когда ты придешь в школу?

– Еще не скоро, – соврал Влад.

– Да?! – Голос прямо-таки зазвенел от напряжения. Владу представилось, как чистенькая Марфа сидит привязанная к стулу и под дулом пистолета задает ему дурацкие вопросы. – Ты что, серьезно болен?

– Говорю – ангина…

– Может, тебе уроки занести?

Владу сделалось смешно. Влюбилась она, что ли? Чисторой?!

– Не надо, – сказал он жестко. – Извини, мне нельзя много разговаривать.

И положил трубку.

Марфин звонок волновал его часа полтора – до самой темноты. У него даже улучшилось настроение – он вообразил себе, что слава его все-таки существует, что она расползлась по классу и по школе, что каждое утро девчонки дожидаются его у входа – а вдруг сегодня придет?! Что в глазах одноклассников он все-таки не побитый щенок, а человек, восставший против Кукушки, храбрец, не побоявшийся выйти в одиночку против всей этой стаи…