тянулась загустевшая слизь черно-бурого цвета.
– Эх, братец-братец, – проговорил Анри с горечью в голосе, укладываясь рядом. – И как же я тебя не уберег.
Посмотрев в небо, он вспомнил то самое умиротворение, которое испытал этой ночью. Вот только не было полноты ощущений, ибо ветер продолжал гулять, а рядом раздавалось карканье вороны. Вышагивая вперевалочку и прыгая бочком, она выписывала круги, не желая бросать добычу.
– Долго будешь лежать? – раздался голос брата у самого уха, от которого Анри вскрикнул и рванул в сторону от тракта, совершенно позабыв о боли в ноге.
Нырнув в траву, он выглянул и посмотрел на брата: как и прежде, Арьен лежал на своем месте, не подавая ни единого признака жизни.
– Ты же… умер.
– Часа четыре, как покойник, брат.
– Хорошо, пусть будет так, – согласился Анри, не веря тому, что разговаривает с покойником. – От меня-то тебе чего надо?
– Чтоб ты стал и выполнил приказ.
– Какой приказ?
– Приказ королевы.
– О, Боги! – вскричал Анри, посмотрев на перевязанную ступню. – Какой приказ, дойти бы живым обратно?!
– Выполни приказ, иначе…
– Иначе что? – Иначе, я тебя не оставлю в покое.
Как только прозвучали эти слова, потянуло могильным холодом, от которого Анри бросило в озноб, а зубы застучали так, что не попадали друг на друга.
– Ладно, как скажешь, – пробормотал Анри, и холод в мгновение ока отступил, уступив место жарким лучам солнца.
Сплюнув, он выбрался на тракт, подковылял к брату и схватил его за плечи, как тут его снова обдало холодом.
– Опять за свое!? – возмутился Анри, отпрянув от тела брата, но тот не ответил.
Подобрав палку, он бросил последний взгляд на того, о ком заботился всю жизнь, и побрел дальше, в сторону таверны «Два пескаря», до которой оставалось десять-двенадцать миль ходу. Что до вороны, то дождавшись его ухода, она ринулась к трупу,
принявшись довершать то, что начала двумя часами ранее.
МАНТОЙЯ
– О, Боги! – воскликнул старик, наткнувшись на юношу с пробитой головой.
Содрогаясь в конвульсиях, тот лежал на спине, держась руками за голову, а из-под его растопыренных пальцев сочилась кровь, растекаясь под головой несчастного бурым пятном. Влажные, слипшиеся черные волосы казались еще чернее, а пустой взгляд юноши, на лицо которого уже легла печать смерти, говорил о его скором конце. Люди, проходившие мимо, взирали на несчастного с каким-то безразличием, а кое-кто и с явным отвращением, будто перед ними был вовсе не человек, а какой-то кусок разложившейся плоти. Озираясь по сторонам, старик не смел прикоснуться к юноше, ибо тот был явно не из простолюдинов. Белая рубаха с пурпурной каймой, пояс из красного шелка, сандалии с позолоченными шнурками и заколка в виде сойки, лежащая в луже крови, выдавали в нем человека состоятельного.
– Эй, старик! – крикнул толстяк, остановившись у тела несчастного. – Хочешь жить, не стой на месте!
– Что? – растерялся старик, не уразумев смысла в предупреждении толстяка.
– Я говорю – не стой на месте! – повторился тот, указав рукой на одну из Башен-близнецов, возвышающихся над Торговой площадью Соутхиллса. – Иначе, того, рядом ляжешь.
– Не понимаю.
– Вот глупый человек, – пробормотал бородач, возникший за спиной толстяка. – Он говорит – не зевай! Близнецы не выбирают, кого отправить в мир Богов, а кого помиловать.
– Мир Богов… Башни-близнецы… о чем вы толкуете?
– Точно глупый!
– Не глупый, брат, – заметил толстяк, оглядев старика с головы до ног. – Он из чужаков, а чужаков близнецы ой как не любят.
Сказав это, он покачал головой, а бородач только хмыкнул и почесал подбородок.
– Твоя, правда, мил человек, – сказал старик и кивнул на заплечный мешок, из которого торчал смычок от виолы. – Я менестрель, и в вашем славном городе впервые.