– Как по мне, так ублюдок, как и те, что были до него.

– Ублюдок, не ублюдок, а дети ни в чем не повинны, и я на том стою. Если тебе это не по нраву, можешь проваливать на все четыре стороны!

– Все в чем-то повинны, вот, моя матушка, та еще…

– Постой-ка, – оборвал Калум напарника. – Ты это слышал?

Остановившись, он вслушался в тишину, но, ничего, кроме отдаленных криков не услышал.

– Здесь кроме нас, да этого ублюдка, никого нет, – проговорил Гэвин, пожав плечами.

– Значит, показалось. Так что там твоя матушка?

Улыбнувшись, Калум сделал шаг-другой, и незаметно от напарника запустил руку в складки плаща.

– Она любила поговаривать, что будь у нее дар предвидения, то забрала бы мою жизнь, удушив прямо в детской кроватке, каково, а!?

– Значит, было за что?

– Не буду спорить, водились грешки, – улыбнулся Гэвин. – Утопить кошку, да обнести соседа, как на раз-два!

– А знаешь, это никогда не поздно исправить, – сказал Калум с плохо скрываемой угрозой.

На лице Гэвина мелькнула тень страха, и его рука потянулась к эфесу меча, но Калум оказался быстрее. Бледная сталь клинка, сверкнув в ночном воздухе, вырвала из глотки Гэвина крик.

– За что? – простонал Гэвин, схватившись за живот.

– Собаке собачья смерть, – ответил Калум, засовывая кинжал все глубже и глубже в живот напарника, пока тот не вошел по самый эфес.

Опустив взгляд, Гэвин побледнел, завидев, как сквозь пальцы сочится кровь, походящая на капли дождя, только-только набирающего силу. Пошатнувшись, он взмахнул рукой, словно ища опору, и не найдя таковой, завалился на мостовую, уткнувшись лицом в разложившийся кусок требухи.

– Будь ты проклят, – прохрипел он, судорожно хватая ртом воздух, точно рыба на отмели.

– Я уже проклят, ибо не уберег свою семью.

Положив королевское дитя на мостовую, Калум схватил Гэвина за ноги и потащил к канаве, проходящей посередине переулка. Преклонив колено, он схватил Гэвина за волосы и принялся его топить. Отплевываясь от нечистот, Гэвин из последних сил цеплялся за жизнь, а поняв, что все бессмысленно, довольно скоро прекратил сопротивление и расплылся в улыбке, вспомнив, как убивал собственную мать.

Уличив сына в воровстве булочки, испеченной на продажу, матушка схватилась за плеть и попыталась наказать его. Увернувшись от удара, Гэвин вырвал плеть из рук матери и оприходовал ее от всей души, вспомнив все, что она творила с ним прежде. Насладившись местью, он подтащил мать за волосы к бочке вина и довершил дело, утопив ее в отвратительном пойле, раз и навсегда освободившись от страха, преследовавшего его с самого детства. Теперь же, валяясь в

канаве, наглотавшись дерьма и требухи, он умирал подобной

смертью.

– Чему радуешься, ублюдок? – спросил Калум.

Поймав взгляд убийцы, Гэвин скривил губы в злобной ухмылке.

– Радуюсь скорой встрече в мире Богов.

– Не надейся, встреча будет не скорой.

Взметнув руку, Калум вонзил в спину Гэвина кинжал, а затем извлек его и вытер о безрукавку напарника. Поднявшись, он направился к младенцу, оставив жертву подыхать в канаве.

– Врешь, встреча будет скорой, – прошептал Гэвин, пуская кровавые пузыри.

Холод, колючий, как снега Нортланда, расползался по его телу с ужасающей быстротой. Закрыв глаза, Гэвин провалился в темноту, ощутив через мгновение, как ноги отрываются от земли и он куда-то летит. Собрав волю в кулак, он приоткрыл глаза и узрел над собой рой мух, жужжавших в предвосхищении свежего мяса.

– О, Боже, – прошептал он и отдал концы.

Первое, что бросалось в глаза при въезде в Миддланд, был массивный, квадратный в сечении, путевой столб с четырьмя почерневшими от времени табличками: левая табличка указывала на Драконий мыс