– Раньше броши были в моде. Эту брошь почти уже двести лет назад прапрапрадед твой твоей прапрапрабабушке подарил, – продолжила Вера Егоровна.

– Почти двести лет назад? – машинально повторила Лиза.

– Что-то около этого, – качнула седой головой Вера Егоровна.

Лиза принялась внимательно разглядывать брошь на фотографии. Несмотря на то, что снимок был выцветший, сомнений не оставалось – это она, та самая брошь, которая каким-то чудом попала Лизе в руки.

– Это она, точно она! – выпалила Лиза. – Но моя бабушка никогда ее не носила, насколько я помню.

– Это верно, – печально вздохнула Вера Егоровна. – А хочешь знать, почему?

– Хочу! – порывисто воскликнула девушка.

– Прапрапрабабушка твоя, – с трудом выговорила Вера Егоровна, – была родом из богатой семьи, а прапра…

– Прадед, – закончила за нее Лиза.

– Ну да, был беден. Прапрапрабабушку твою, Валентину, насильно решили выдать замуж за равного ей. Она была младшей, любимой дочерью в семье, и за бедного твоего прапрапрадеда отдавать ее никак не хотели. Но Валентина решила ослушаться. И в свадебном платье бежала она прямо из-под венца, оставив в церкви богатого жениха дожидаться ее. Прапрапрадед твой лошадей подогнал, схватил невесту – и только их и видели.

Жила она в бедности, родители в наказание от нее отреклись, ничего ей в наследство не оставили. Суровые люди были. В любви прапрапрабабушке твоей повезло – крепко ее муж любил. Не знаю как, но заработал он для нее вот эту брошь – в ней и было все их состояние. Камни эти – рубины. Посмотри, какие крупные.

– Дальше, Вера Егоровна, дальше!

Лиза увлеклась этой историей, которую никогда не рассказывала ей бабушка.

– Дальше? – Вера Егоровна на минуту остановилась, тяжело вздохнула и продолжила: – Прапрадед твой и полвека не прожил, прадед и того меньше, а дед твой умер вскоре после рождения твоей матери, совсем молодым. Бабушка твоя уверовала в то, что родители твоей прапрапрабабушки пожелали зла всему мужскому полу на много столетий вперед, поэтому рано все твои бабушки мужей хоронили. Да и мужчин в вашем роду не рождалось, только девочки, да и то с горем пополам – по одной наследнице появлялось на свет. Всех девочек почему-то называли Валентинами. Да только бабушка твоя матери твоей называть тебя так запретила. Ей это имя горше редьки стало.

Вера Егоровна ткнула узловатым пальцем в фотографию.

– А брошь эту после смерти дочери никогда больше не носила. Все мне повторяла: «Неладная это брошь, ох неладная! Череда бед за ней вереницей тянется». Уж и не знаю, права ли бабушка твоя, да только, как стали брошь эту из поколения в поколение женщины в вашем роду носить, так все они, Валентины, из века в век вдовами были.

– Сколько раз я подобные истории слышала, – вдруг начала Лиза с каким-то ироничным сомнением, точно потеряв интерес ко всему услышанному, – но чтобы эти суеверия имели отношение ко мне и к моим предкам…

Вера Егоровна пожала плечами.

– Значит, боялась моя бабушка за меня. Не желала мне похожей судьбы, – внезапно переключилась Лиза.

– Боялась, Лизонька! Ох, боялась! – зашептала Вера Егоровна. – И брошь от тебя спрятала. Бабушка твоя в другую судьбу для тебя верила, в счастливую! Так верила!

Вера Егоровна всплеснула руками, на мгновение замолчала, а потом добавила:

– Валентина-то сама однолюбкой была. После того как овдовела, а потом и дочь схоронила, всю себя тебе, любимой внучке, отдала. Такая история, значит.

– Не очень радостная история, – как-то горестно выговорила Лиза. – Кто это на фото?

– Прадед твой Василий. Совсем старая фотография.

– А это?

– Это дед.

– Тоже Василий?!