Почему-то за ужином, наблюдая за новыми товарищами, я вспоминаю, как совсем маленькой девочкой попросила у мамы приготовить яичницу с помидорами (слова «омлет» я еще не знала). «Нет еще в магазинах помидоров, зима!» – объяснила она. «Тогда сделай яичницу как с помидорами, но без помидоров!» – настойчиво просила я. Мать пошла на кухню, достала маринованные помидоры из закатки и пожарила их с яйцами. Я попробовала, удивилась и не стала доедать. Она швырнула тарелку в раковину и горько зарыдала.

В школе нельзя есть мясо – якобы ты наполняешься агрессией убитых животных. «Думаешь, мы с твоим братом мясо едим?!» – восклицает на это мама негодующе. Рыбой тоже не кормят, хотя наши хлопцы ловят ее на продажу в поселке Криница, что недалеко от Текоса. Конечно, нужны разрешения от Санэпиднадзора, а так меньше ездят и проверяют, что происходит в центре на самом деле.

Молоко у нас сухое, чай самый дешевый и ядреный – «Краснодарский». Кусок хлеба с подсолнечным маслом, особенно если покрошить в тарелку бульонный кубик, – самая ходовая еда. Я узнаю названия и говенный вкус неведомых доселе «лакомств» – ячка, сечка, пшеничка, перловка («Ну и хорошо, здоровое питание!»)… Манную кашу дают раз в неделю, по субботам, и небольшой кубик сливочного масла в придачу – хочешь, мажь на хлеб, хочешь, кидай в тарелку. Здорово, когда есть выбор. Учащиеся рассказывают, что сейчас с едой все неплохо, а раньше вообще кормили отстойно, пшеницей с хурмовым сиропом: «Когда на обед ешь эту байду, запаренную шесть часов на огне, через два часа срешь непереваренной крупой!»

В первую ночь в центре, проснувшись в туалет, я ловко прыгаю со второго этажа кровати, но приземляюсь не на пол, а на спину спящей девочки постарше. Та тяжело стонет, но даже не просыпается. Я-то думала, я ее искалечила или сейчас огребу!

Но спали здесь крепко. Немудрено – подъем в четыре тридцать утра. А с пяти до семи утра занятия – какая-то гадина придумала, что в это время дети лучше всего усваивают информацию («Ну а что ж, не все до обеда валяться, как дома!»). В семь пробежка и купание в горной речке («Руки из карманов вынь! Не у себя в Питере!»), душ и опять учеба. В десять, когда есть хочется уже невероятно, лицеистов зовут к завтраку. Рацион однообразен: и утром каша, и вечером каша, зато разная, вечером могут дать гречку.

В школе своя пекарня (говорят, как-то там парень с дивчиной закрылись, и в тесто что-то попало, а на вопрос что, начинают хихикать как придурки). После завтрака и до полудня продолжаются занятия, потом рукопашный бой или русская народная хореография. Щетинин собрал целый ансамбль песни и пляски «Кубанушка» – хлопцы постарше между собой называют его «Кабанушка», потому что дивчины там дородные. Меня туда тоже взяли за хороший голос, и лицеисты считали, что мне повезло, но из ансамбля с позором выгнали, после того как я задремала на песне «Черный ворон».

После душа продолжаются занятия, а после скромного обеда (суп да каша) наступает долгожданный час личного – педсостав говорит, лишнего – времени. Можно написать письмо домой, почитать, вздремнуть, если получится. До семи вечера снова учеба, а после ужина начинаются «огоньки» и «сборы по направлениям». Каждый лицей отчитывается перед своим директором, что полезного сделано и кто себя проявил за день. В девять вечера начинается общий сбор. В джинсах, которые считаются рабочей одеждой, идти никак нельзя – только если лицей в этот день дежурит.

Щетинин вызвал меня к себе в кабинет на третий день обучения.

– Ты дитя асфальта! – изрек он обвинительно. – Возвращайся в свой мрачный город!