Преследователи Васькиной группы, поняв, что опоздали, ушедший в тайгу какой-то обоз искать, что иголку в сене да боязнь напороться на засаду белых удержала от дальнейшего движения этого отряда вглубь тайги. По приказу командира согнали всех на площадь перед сельской управой. Отступающие белогвардейские раненные прямо на дороге, сделав перевязку перед поселком, окровавленные старые бинты не уничтожили, не спрятали где-то в стороне, а всё это оставили на виду. Васька же понял, что среди ушедших неизвестно куда были тяжело раненные. Наверняка они спрятались где-то в самой деревне, либо в округе, а потому, чтобы как-то утолить свою злость в неудаче и отчитаться перед вышестоящим командованием, решил командир интернациональной бригады найти, хотя тех раненных, что наверняка скрылись и находятся где-то рядом. Объявил он всем жителям и своим солдатам о достойной награде, если кто-либо представит ему скрывавшегося рядом белое отродья. Два часа, что дал руководитель прибывшего войска указать, где скрываются беляки, вся деревня ответила молчанием, хотя большинство знало о месте их нахождения. Разозлило это всё командира. Вот тогда-то и увидели селяне настоящие изуверства, кровожадность, злость, когда то отпущенного ими на волю ворнака-конокрада. Найти укрывшихся врагов не так уж и сложно. При Ваське всегда с одной стороны терся пес – огромный кабелина черного окраса, который по слухам приучен жрать человечье мясо, а потому одно слово хозяина: фас, искать, как это чудовище ринулось прямиком через чащу к месту обитания беглецов. Через час на площадь притащили разыскиваемых – лейбгвардии штабс-капитана, имевшего также звание есаула, двух поручиков, что в сотниках числились и подпоручика – лейбгвардии-корнета. Все были при золотых погонах, орденах, что за ратный труд еще в импералистическую получили. Окровавленный внешний вид от того

последнего боя вызывал даже сожаление и сострадание со стороны селян к этим истинным русским воинам бывшей Царской Армии. Только есаул да молодой подпоручик могли еще стоять обнявшись. Другие от потери крови и простреленных ног стоять не могли. Раны от сабельных и штыковых ударов на лице, груди и сейчас источали кровь, что от жары, пыли превращалась в яркие рубиновые сгустки и нависали гроздьями на форме и теле обессилевших воинов.

– Ну что, аника – воины, с ноткой издевательства в голосе, сидя на гнедом жеребце, – произнес Васька конокрад, – коли сами снимете золотые полеты, да цацки царские наградные. Поклянетесь служить в войске моем, так и быть выйдет вам прощение от Советской власти, а нет, так уж не обессудьте, истязания, смерть жестокую примете. Распнем несогласных на крестах из жердин осиновых, да на костре сожжем, чтоб и духу не осталось.

Из пленных свое мнение по старшинству выразил лишь штабскапитан:

– Звание, офицерское погоны и награды мной заслужены, но не куплены, право всего этого лишить имеет лишь глава Отчизны, которой я присягал. Георгиевские кресты прикрывают мой главный крест – православный, что силу духу мне придает неизмеримую ни с чем, пред казнью страшной. Сей крест, я нес и несу достойно, потому, как Бог в меня верит, и я ему доверяю себя полностью. Быть распятым – не это ли высшая награда за благочестие мое и жизнь, подаренную свыше. Страшно мне, признаюсь и не стыжусь тех слез и стонов от боли. Ты, командир, победитель сегодня, но знай, нет твоего зла – абсолютной власти, тем более веру, что всевышний не спослал мне убить нельзя. Постараюсь всякую боль перенести, поскольку знаю, что должен уйти из этого мира достойно, только тогда будет мне приют и уют в Бездне Мироздания. Вы большевики отрицаете прошлое, знать отказываетесь историю народа же своего, а кто твердит такое, не имеет сердца. Все это, други мои, по несчатью говорю и решаю за себя, вы же иначе вправе поступить без осуждения, вам решать самим.