Свободу жабам!

Нормандия, апрель 1051 года

Возвращаясь в Руан, Роджер видел, как начинали работать стенобитные машины, сравнивая с землёй предмет гордости многих влиятельных баронов, купцов и рыцарей. Видел слёзы оставшихся без дома жителей, вереницами идущих по старинной римской дороге с котомками и навьюченными домашним скарбом животными. Некоторые бежали за Вильгельмом и пытались ухватиться за край его плаща, крича и причитая. Однако герцог даже бровью не повёл. Его люди отгоняли всех, кто пытался приблизиться к нему. Одна пожилая женщина в выцветшем платье и залатанном переднике надтреснутым голосом умоляла остановиться, но её усилия были тщетными. Она стояла, ломая руки, в клубах дорожной пыли, поднятой сотнями всадников.

– Как травить, так всем скопом, а как благодарить, так никого, – бросил Вильгельм Роджеру с Гийомом. – Дай им хоть немного милости, как они тут же напомнят, что я – бастард. Дай им чуть больше милости, как они тут же придут глухой ночью с вилами и факелами. Одари их щедро, так они решат, что мне жмёт голова. Даже не вспомнят об оказанной милости! Забывают о решениях, принятых на Канском соборе[5]!

Роджер промолчал, завидев светлые башни Руана. Солнечные лучи отражались от зеленоватых прозрачных вод Сены, огибавшей город. За ним в туманной дымке таяли невысокие холмы, покрытые сочной молодой травой. На берегу реки играли мальчишки. Вокруг них со звонким лаем носились собаки, а чуть ниже по реке прачки полоскали бельё, складывая его в большие корзины. Рыбаки возвращались с уловом, и их негромкие голоса смешивались со звоном металла из кузницы. Роджер заметил и торговцев, которые со своими обозами медленно входили через ворота в город. За ними степенно следовали монахи – они вели за собой осла с поклажей.

По прибытию герцог велел устроить пышный ужин в честь сдачи Бриона и победы в сражении под замком Мулиэрн, где взял в плен семерых воинов графа Анжу. На стол подавался сидр и вино, вепрь, оленина в бульоне, фазаны, миноги и гребешки, жареные угри, тонкие хлебные лепёшки, печёные яблоки и соусы с приправами и зеленью. Несмотря на расслабленную атмосферу и царящее в зале веселье, Вильгельм цепким взглядом обводил присутствующих. Затем повернулся к сидящим рядом Роджеру и Гийому:

– Я хочу разузнать об одной женщине.

– Кто она, милорд? – рыжий подпёр рукой подбородок и во все глаза уставился на Вильгельма.

– Одна особа из Фландрии. Дочь графа Бодуэна. О ней говорят, что она «жемчужина красоты, совершенство доброты и отражение женских добродетелей». Я однажды видел её при дворе Генриха и теперь хочу просить её руки. Ричард прислал мне письмо, и оно дождалось меня в Руане. Я думаю, твоему кузену есть, что рассказать тебе лично, Роджер.

– Стало быть, Фландрия, – подытожил Гийом и переглянулся с Роджером, который чувствовал какую-то недоговорённость со стороны герцога. Тот задумчиво мял в руке кусочек хлеба и сияние от настенных факелов озаряло его напряжённое лицо с ястребиным носом. На тёмных волосах тускло поблёскивал венец.

– Ричард и мне прислал письмо, милорд, – негромко заметил Роджер. – Он писал, что граф радушно принял его, и он ни в чём не нуждается.

– Стало быть, хорошо примет и тебя. До сражения в долине Дюн мы хотели с графом обсудить вопрос моей женитьбы, и я слышал, что его дочь хороша собой и умна.

– Архиепископу не понравится эта идея, – продолжил Роджер. – Он может не благословить этот брак.

– Можер сделает это, – герцог сузил глаза. – Иначе лишится насиженного места. Поедет, как приор Ланфранк на хромой кобыле прочь из Руана. А теперь давайте веселиться!