Бывают блондинки тихие и послушные, любительницы выпить, которым все равно, что надеть, если на плечах у них норка, и безразлично, куда пойти, если местечко достаточно шикарное и там наливают дорогое шампанское. Встречаются маленькие самоуверенные особи мальчишеского типа, которые всегда сами платят по счету. Они рассудительны, лучатся энергией, мастерски владеют приемами дзюдо и способны одним махом уложить на лопатки дюжего водителя грузовика, почти безошибочно цитируя при этом передовицу «Сэтэрдей ревью». Попадаются и бледные малокровные создания, чья вялость не опасна для жизни, но трагически неизлечима. Они апатичны и унылы, толкуют о нездешнем, и ты не посмеешь прикоснуться к такой даже пальцем. Во-первых, тебе не захочется, во-вторых, у нее нет времени на глупости – она погружена в чтение «Бесплодной земли», Данте в оригинале, Кафки с Кьеркегором или в изучение провансальского. Она обожает музыку, и когда Нью-Йоркский филармонический исполняет Хиндемита, шепчет тебе на ушко, что один из шести контрабасов вступил на четверть такта позже. Я слышал, на такое способен лишь Тосканини. Теперь их двое.

Наконец, есть шикарные выставочные экземпляры, благополучно пережившие трех мафиози и парочку миллионеров (не меньше лимона с головы) и доживающие век на бледно-розовой вилле в Кап-д’Антиб – городе, где все ездят на «альфа-ромео» с непременным вторым шофером. Там они тихо старятся, содержа конюшню потасканных аристократов и относясь к ним с ласковой рассеянностью, с какой престарелый герцог желает спокойной ночи дворецкому.

Фея не относилась ни к одному из перечисленных типов. Чистая и отстраненная, как горный ручей, неуловимая, как цвет его вод, она будто не принадлежала нашему бренному миру. Я все еще пялился на нее, когда над ухом раздался голос:

– Я непростительно задержался. Прошу меня извинить. А все из-за него! Я – Говард Спенсер. А вы, конечно, Марлоу.

Я поднял глаза. Среднего возраста, полноватый, одетый неряшливо, но чисто выбритый, с аккуратно зачесанными назад волосами, в ярком двубортном жилете – в Калифорнии такой типаж встречается редко, если, конечно, это не турист из Бостона. В руках издатель держал видавший виды портфель, ставший причиной его опоздания.

– Три полновесные рукописи! Все как один романы. Не хотелось бы потерять их прежде, чем авторы получат отказ.

Он подозвал официанта, который только что поставил на стол белокурой феи высокий бокал с чем-то зеленым.

– Я питаю слабость к джину с апельсиновым соком. Несуразное сочетание. Поддержите меня? Вот и славно.

Я кивнул, и официант удалился.

Показав на портфель, я спросил:

– Почему вы так уверены, что откажете им?

– Было бы тут что-нибудь стоящее, авторы не стали бы оставлять рукописи в гостинице, а отправили бы их нью-йоркскому агенту.

– Зачем тогда вы их взяли?

– Отчасти из-за того, что не хочется никого обижать, отчасти из-за мизерного шанса, которым живет любой издатель. Однако чаще все происходит на вечеринках, где тебя знакомят со множеством гостей, среди которых непременно попадаются графоманы, а ты успеваешь так набраться и преисполниться любви к человечеству, что соглашаешься взглянуть на их творения. Едва протрезвеешь, а рукописи уже доставили, и ничего не остается, как символически пролистать их. Впрочем, едва ли вас занимают тяготы издательской жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.