Ваша дочь мертва.

Ваша свояченица мертва.

Убиты в вашем доме.

Застрелены из пистолета.

В своих постелях».

Уильям продолжает качать головой. «Нет, это ошибка. Моя жена Мэрион? Это не так. Прошлой ночью в моем доме не было трех человек. Моей свояченицы не было там прошлой ночью. Вчера вечером я звонил домой, и Вивьен точно сказала мне, что останется на ночь у соседки, Дианны Валент. Все это ошибка».

Миссис Лейтч звонит Джону Уотту и передает трубку Уильяму. Джон говорит Уильяму, что Мэрион мертва.

Вивьен мертва.

Маргарет мертва.

«Убиты в твоем доме. Застрелены из пистолета. Немедленно приезжай домой».

Мистер Брюс приходит в отель и видит, что Уильям очень сердит из-за отвратительной ошибки. Ему нужно отправиться в Глазго и разобраться в этой чепухе.

Уже совсем взбешенный, Уотт садится в машину. Мистер Брюс настаивает на том, чтобы поехать с ним, потому что думает: Уильям слишком расстроен, чтобы вести машину без риска.

– О, какая глупая суета из-за всей этой ахинеи!

Спустя одну безрассудную милю езды Уильям останавливается на обочине и признает, что не в состоянии вести машину.

Они медленно ведут «Воксхолл» к полицейскому участку Лохгилпхеда. Добрый полицейский садится за руль машины Уотта и везет его и мистера Брюса в Александрию, городок в предместьях Глазго. И тогда начинаются проблемы Уотта, потому что там он встречается с детективом-сержантом Митчеллом.

Уотт – странный человек. Он всегда был странным, говорил неуместные слова, на него накатывали неуместные настроения, но раньше это никогда не было важным в глазах закона. Внезапно это становится важным.

Детектив-сержант Митчелл считает его очень странным. Уотт ни с того ни с сего улыбается, все время заявляет, что он в порядке, хочет сам вести свою машину и злится на полицейских Глазго за то, что те совершают «большую ошибку». Митчелл начинает подозревать Уотта и записывает кое-что из того, что тот говорит в машине. Он записывает такие замечания:

«Вы не увидите, как я пролью хоть одну слезу».

«Вы же не думаете, что это сделал я, верно?»

«Я знаю эту дорогу как свои пять пальцев».

На суде защитник Уильям Грив спрашивает Уотта, не сделал ли он эти заявления в машине, потому что у него была нечистая совесть?

Тот заявляет суду:

– У меня в жизни не было нечистой совести. За всю свою жизнь я не совершил плохого поступка. Я никогда не делал ничего дурного.

В заседании наступает пауза. Люди поворачивается на сиденьях и ухмыляются друг другу. Даже юристы находят забавной такую крайнюю напыщенность. Они улыбаются, приподняв брови, записывают это для своей копилки «военных историй»: «За всю свою жизнь я не совершил плохого поступка».

Уотт, похоже, чувствует, что сказал что-то очень неправильное, но не уверен, что именно, и пытается обвинить кого-то другого.

– В любом случае все это ложь. Точно так же, как и слова Митчелла. Он – лжец.

Стоять перед судом и называть полицейского лжецом в 1950-х годах – полный скандал. Офицер полиции мог бы стоять на свидетельской трибуне и заявлять, что он – трамвай, а зал гадал бы, не говорит ли он в некотором смысле, во многих отношениях, чистую правду. У Уотта были веские причины подозревать полицейских, но из-за своего храброго высказывания он потерял сочувствие зала.

М. Дж. Гиллис делает несколько попыток снова сделать его симпатичным. Он спрашивает Уотта, не предупреждал ли его как-нибудь детектив-сержант Митчелл, что собирается показать, когда они прибыли к дому. Уотт моргает, загоняя обратно слезы.

– Нет, – говорит он сдавленным голосом. – Он не делал никаких предупреждений.

Они приезжают на Феннсбанк-авеню, детектив-сержант Митчелл припарковывается и вытаскивает Уотта с заднего сиденья его собственной машины на его собственную подъездную дорожку.