– Зато тебе наверняка пришло осознание, что стоит уйти от этого человека, не оборачиваясь, верно?

Я только и закивала в знак согласия. Слишком трудно было выдавливать из себя слова, когда внутри все затвердевало по самое горло. Как-никак, уходя от человека, я забрала с собой огромный чемодан, наполненный тяжелым осадком. Что для меня любовь сейчас? Я представляла ассоциацию с ярким пламенем, но впредь знала, что оно может или согреть, или сжечь все напрочь, оставив после себя лишь пепел. И что же сохранилось во мне прежнего, кроме недоверия к этому непредсказуемому чувству? Изо дня в день я поглощала завтрак под аккомпанемент навязчивых мыслей, в попытке анализировать своё прошлое, а порой вечерами шла по темным улицам, изливая слёзы, так и не сумев донести их до дома. Оставалась ли у меня обойма, хотя бы наполовину заполненная патронами, или я безрассудно истратила весь свой запас?

Наверное, я все ещё могла услышать свист собственной пули, но разве стоит рисковать вновь? Я не хотела влюбляться, ведь чрезмерно боялась власти этого чувства, но одновременно восхищалась его величием.

Вздохнув, я неожиданно поймала себя на мысли, что последние дни слились воедино. Мне оставалось лишь тонуть в однообразии тренировок и учебы, моментами вспоминая тёплую дачу, поле, залитое солнцем и прохладные ночи, когда под боком сладко сопели подруги в смешных пижамных костюмах. То были два августовских дня, когда я смогла на время обрести свободу от удручающих мыслей, хоть и трезвое сознание отчаянно твердило, что вернётся серый город, вернётся постылая душа и шаблонность каждого последующего дня. И ничего уже прежде не радовало, ничего не вызывало доверия. Ощущала ли я счастье? Разве что едва уловимыми мгновениями, а затем все снова меркло, словно солнце, уходящее за горизонт.

Обременённая тяжкими раздумьями, я вернулась домой без настроения. Чаще всего мама видела мое суровое лицо, сжатые губы и отсутствие былого задорного блеска в глазах.

– Ты будто каменная, – изредка шутила она. – Но я знаю, что у тебя самое большое и доброе сердце.

«Это напоминание звучит, как крик собственной надежды на то, что та часть меня все ещё на месте,» – думала я, натягивая на себя улыбку, а затем верно усаживалась за свой рабочий стол. Пожалуй, это был мой самый любимый уголок комнаты, наполненный различными книжками, коробками с памятными вещами и творческой атмосферой. Временами, сложив локти на стол я беззвучно плакала, глядя на фотографию отца в потертой рамке, но затем решительно доставала альбомные листы и аккуратно вырисовывала портреты выдуманных персонажей. Моя рука плавно двигалась совместно с кистью, внутри все замирало, слезы постепенно высыхали, будто их и вовсе не было. А иногда в непредвиденном опустошении я часами писала в блокнот, в попытке избавить себя от переживаний и нарастающей паники. Хватаясь за гелевую ручку, я чувствовала, как горькие мысли переносятся на белые листы. И я забывалась. Но реальность – хитрая лисица, бросающаяся в атаку на разум. Поэтому все, что меня умиротворяло было временным.

В этот выхолощенный день я вновь сидела за столом, наблюдая за медленным мерцанием синей гирлянды, а в моей груди явственно чувствовалась пустота. За окном царили сумерки, через форточку проходил холодный воздух, но даже он нисколько не отрезвлял мои туманные мысли. А затем я вытащила блокнот из тумбочки, достала черную ручку в предвкушении нового печального разворота. И не было на листах ярких наклеек или декоративного скотча. Виднелся только неразборчивый почерк усталой руки, исстрочившей множество подобных страниц.