Мариам включила воду. Ей повезло, потому что вода в кране в кои веки была. Чего не скажешь о напоре. Когда она вышла из ванной, Юль Санна в компании старшей дочери и ее, Мариам, сына, преспокойно пили на кухне чай.

Киру Юлька родила через три месяца после выпускного. Шум тогда поднялся выше гор. Ну, еще бы. Дочка директрисы залетела. И, наверное, на этой волне, когда пошел слушок, что и Мариам вот-вот отправится под венец, злые языки стали болтать, будто и она выходит замуж по залету. На самом деле, конечно, все обстояло совершенно иначе. Замуж Мариам подалась от безысходности. Надеясь, что погрузившись в отношения с правильным, выбранным родителями мужчиной, сумеет заткнуть пробоину в груди, что образовалась, когда Кравец уехал в свою Америку. Невинности Мариам лишилась лишь в брачную ночь. Как это и подобает девушке из приличной армянской семьи. Ее сынок, свет очей ее, ее радость Левон родился аккурат через девять месяцев после свадьбы. А еще через год Мариам, неслыханное дело, развелась. Опять же поддавшись воле родителей, которые однажды застали дочь с подбитым глазом. Сама Мариам готова была терпеть что угодно, настолько она себя в тот момент не любила. А вот для ее родителей стало настоящим шоком то, что мальчик, которому они верили, на которого они возложили столько надежд, на практике оказался склонным к рукоприкладству подонком. А ведь на самом деле синяки – далеко не самое страшное, через что Мариам пришлось пройти в этом браке. Гораздо хуже было то, что Рафик сделал с ее самооценкой. Точнее, с теми крохами, что от той оставались к её двадцати годам. К счастью, о главной трагедии дочери родители Мариам не догадывались. И она каждый раз благодарила за это бога в своих молитвах. Правда бы их убила.

– Так, дети, наелись? Идите куда-нибудь погуляйте. А то вдруг и впрямь микробы, – взяла в свои руки ситуацию Юль Санна.

– А тебе микробы не страшны? – усмехнулась Кира, понимая, что от них просто хотят избавиться. Левон же молчал, глядя на подружку влюбленными щенячье-преданными глазами. И в нем Мариам будто видела себя, пятнадцатилетней давности. Заново проживая всю ту боль, и все свои страхи, и болезненную неуверенность в себе.

– Зараза к заразе не липнет. Давайте, выметайтесь!

– Ну-ну, – хитро протянула Кира, все же послушно выбираясь из-за большого овального стола.

– Давай, не томи уже… – скомандовала Юль Санна, когда их дети ушли, плотно прикрыв за собой двери.

– Обещай, что никому не расскажешь, – пробормотала Мариам, как в детстве.

– Клянусь! Ну?!

– Это был Кравец.

– Чего?!

– Это был Кравец. Женя. Ну, что ты на меня смотришь? Знаешь ведь, что он вернулся.

– Ну, да.

– Кстати, он меня не узнал, представляешь? – улыбнулась Мариам.

– Да это и немудрено, но…. Черт! Вот это совпадения! Скажи еще, что это – не судьба. И как Женька? Наверное, ошалел?!

Мариам сглотнула, вспоминая действительно ошалевший взгляд Кравца в момент, когда она принялась его облизывать… Сначала скулы и шею, после соски и дуги ребер, ну и, наконец, крупный изумительно возбуждённый член.

– А я не стала развеивать его заблуждения, знаешь ли.

– Как это?

– А вот так. Я подыграла ему, притворившись, будто тоже в первый раз его вижу.

– Но зачем? Какой в этом смысл? Ты спятила?!

– Да почему спятила?

– Потому что он один черт узнает правду! И что тогда?

У Мариам не было ответа на этот вопрос. Зато в голове никак не затыкался Гурген: «Что-что, он решит, будто его поимели. И будет прав».

– Если ты не побежишь рассказывать, он ничего не узнает.

– Ты не сможешь хранить эту тайну вечно.

– А вечность нам не понадобится, – Мариам отставила от себя чашку и отвернулась к окну. – Я не собираюсь с ним больше встречаться.