Вскоре в печке забилось пламя.

– Кто вы такой? – спросил человек в шинели.

Лелека молча показал на стол, куда доставивший его конвоир положил отобранные документы. Следователь стал просматривать бумаги.

– Кто такой? – повторил он.

– Офицер. Бывший, конечно… Поручик. Был ранен, оказался в плену. Сыпной тиф подхватил, потом еще сотню болячек. – Лелека равнодушно кивнул на бумаги. – Да что тут рассусоливать, все сказано в документах.

– Офицер… – Хозяин кабинета швырнул на стол просмотренные бумаги. – Будешь, падло, воевать против Советской власти? Говори!

– Ни за нее, ни против.

– Это как понимать?

– Очень просто. – Уразумев, что ему не грозит ничего серьезного, Лелека перешел в наступление: – Вот так сыт войной! – Он провел по горлу ребром ладони. – Хватит в окопах гнить. Спокойной жизни хочу. Есть хочу: двое суток во рту крошки не было, вот-вот свалюсь от голода. Может, накормите в вашей столовке? А я спляшу за это или песню спою!

– Пошел вон! – загремел человек в шинели. – Живо мотай отсюда, рвань белогвардейская! И гляди не попадись мне во второй раз!

На клочке бумаги он написал несколько слов, бросил бумагу Лелеке. Это был пропуск. Лелека взял пропуск, собрал со стола свои документы и вышел.

Оказавшись на улице, прочитал наклеенное на стене уведомление:

«По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 года образована Всероссийская Чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня».

На толкучке Лелека отдал пару белья за полтора фунта хлеба и кусок колбасы, с жадностью съел все это в какой-то подворотне.

Близился вечер, а с ним – время визита, из-за которого он, собственно, и приехал в Петроград.

Когда стемнело, Лелека отыскал нужный дом и квартиру, постучал в дверь.

Послышались шаги. В замке повернулся ключ. Дверь, взятая на цепочку, приоткрылась.

Лелека сказал пароль.

Ответили точно, слово в слово. А он будто прирос подошвами к полу – так велика была нахлынувшая вдруг тревога.

Между тем цепочку сняли, дверь распахнулась. Тот, невидимый, ждал возле нее – Лелека отчетливо ощущал его напряженное дыхание.

Он заставил себя шагнуть вперед.

За его спиной запирали дверь – на цепочку, на ключ. А он все силился вспомнить, где уже встречался с мужчиной, у которого такой резкий фальцет?..

Тщательно заперев дверь, человек завозился в темноте. Вскоре Лелека почувствовал резкий запах керосина.

Чиркнула спичка. Из мрака смутно проступила спина в шинели, – согнувшись над низким столиком, хозяин квартиры зажигал лампу, протирал стекло.

Стало еще светлее – стекло надели на лампу.

Человек поднял ее, медленно повернулся к Лелеке.

Они долго глядели друг другу в глаза – Лелека и тот, кто несколько часов назад кричал на него в одном из кабинетов на Гороховой, 2.

В этой квартире Лелека прожил четыре дня, не смея приближаться к окнам, зажигать огонь или спускать воду в уборной, когда отсутствовал хозяин.

Время текло однообразно. Приютивший его человек уходил на работу рано утром и запирал дверь на ключ. Возвращался вечером на короткое время, потом вновь исчезал – до глубокой ночи.

Они почти не разговаривали. Явившись домой, хозяин клал на стол сверток с едой, уходил в соседнюю комнату. Оттуда доносился скрип диванных пружин, шелест бумаг, негромкое покашливание. Изредка дребезжал телефон, и тогда хозяин квартиры долго крутил ручку старенького «эриксона», ругался с телефонными барышнями из-за плохой связи. Никто, кроме него, не приходил в этот дом, сюда не доставлялось никакой почты.