– Да вот же на шее у него укус! – воскликнул один из них, тыкая толстым пальцем куда-то в шею погибшего.

– Сам себя он поцарапал. Видишь же, какие перстни у него на пальцах. Да и что такое могло его так укусить, что он тут же окочурился ? – возразил ему второй.

– Шмель мог так укусить.

– Да второго дня его шмель вон в спину у реки укусил, а ему хоть бы что было, – с жаром заявил первый.

Остальные опричники в это время медленно кружили по площади, словно вынюхивали жертву. Но площадь была безлюдна, все ставни на окнах закрыты. Неожиданно Ратмир напрягся и прищурился. Он изо всех сил старался рассмотреть одного из опричников, проехавшего в этот момент на лошади у противоположного края площади. Вот он повернул коня, и Ратмир хмыкнул.

– А почему бы и нет? – вполголоса он задал вопрос самому себе, и, не спуская глаз с того опричника, стал внимательно слушать дальше.

Опричники же, не найдя ничего необычного в смерти своего товарища, посовещались и решили отвезти и отдать его тело родным. Они погрузили мертвеца на лошадь, перекинув его через седло, и укрепили конопляной бечёвкой. Тут же приторочили окровавленную саблю. Один из них взял лошадь погибшего за поводья и повёл её к своей лошади.

Ратмир, убедившись, что чёрная стая опричников скрылась за каменными и деревянными стенами невысоких домов, отвязал свою лошадку от тополя и, сев верхом, направился в сторону выезда из Москвы. Он посмотрел на первые звёзды, появившиеся на небе, и покачал головой: «Опоздал я к Антонио»

На боярское подворье боярина Скобелева Ратмир вернулся за полночь. Стражник у ворот без лишних вопросов пропустил его вовнутрь. А подбежавший заспанный помощник конюха Максимка ловко забрал у него из рук поводья лошадки и повёл её на конюшню – поить и кормить.

Усталый Ратмир подходил к боярской баньке, когда его тихо окликнул женский голос. Он обернулся и увидел Лукерью с каким-то узелком в руках.

– Вот, тут всё твоё чистое, – протянула она ему узелок, заискивающе улыбаясь. – Я специально попросила у вашей Олёны. Сказала, что дождусь тебя.

– Ох, Лукерья! – усмехнулся Ратмир. – И не спится же тебе, полуночница.

– Да, разве тут уснёшь, когда твой лик всё время перед очами, – тихо рассмеялась она. – Ты же всё равно обещал вечером зайти.

– Ну, тогда и ты заходи, – Ратмир приоткрыл дверь в баньку. – Сполоснуться я хотел с дороги. Так что спинку мне и потрёшь.

– Так банька же нетопленная и вода там холодная.

– Зато мы с тобой горячие. Лучину только какую-нибудь принеси. А то в темноте поубиваемся тут.

– Ага, сейчас я, мигом, – и Лукерья тут же исчезла в темноте.

Старик Никифор, поджидавший Ратмира за столом с ужином до последнего, потрогал рукой ещё горячий самовар и, стараясь не скрипеть дощатыми полами, вышел на крыльцо. Он едва успел заметить промчавшуюся в темноте в сторону баньки знакомую фигуру Лукерьи и сразу всё понял:

– Вот ведь егоза! И поговорить не даст мужикам. Ну, ладно, сейчас ему всяко не до меня будет. Утром поговорим, – вздохнул он и, вернувшись в избу, завалился спать на свою лавку.

Проснувшись утром раньше всех, старик Никифор приподнялся и посмотрел на лавку, где обычно спал Ратмир. Она была пуста. Старик встревожился и решил сходить в баньку: «Не угорели ли?»

В лучах раннего летнего солнца бревенчатая баня желтела, как одуванчик. Кругом стояла тишина, и только ранние пташки начинали выводить рулады на разный манер. Старик Никифор неслышно приоткрыл дверь в предбанник и тут же отвернулся. На полу, прямо на медвежьей полости спали, едва прикрыв полотном наготу, Ратмир и Лукерья.