Словом, она понадеялась на Рича. Тот – будто б ждал, что рано или поздно это случится – что она позвонит и спросит. Он вкратце, без дамской лирики обрисовал ей примерно то же, что она слышала и прежде… Прикольный, легкий, полетный. Задорный. Позвав в гости, Рич припомнил пару забавных историй, которых она раньше никогда не слышала – нечто очень персональное. Эксклюзифффчик. Стройки, вечеринки, авантюры… И как они дурили его несчастную бабушку.

Понастольгировав, отец 2х дочерей примерно ее возраста осторожно напомнил, что она вступает на весьма «шаткую почву» – общение с человеком крайне неуравновешенным… Физической агрессией Райс никогда не отличался (с его комплекцией и профилем он мог только эпично поорать в знак возражения, и чаще всего, выхватить за это сам… До больнички… Что его, впрочем, никогда не останавливало), но непоследовательность его, перепады настроений, двойственность – могли свести с ума кого угодно.

Тейн заметила, что каждому, к кому она обращалась за «Райсом старого образца», приходилось пробиться к этим светлым воспоминаниями через толщу, сквозь толстый слой негатива, раздражения всем, что осело за эти долгие годы. Однако никто не отказал ей в этом.

Или… ему?

Она начала привыкать: нужно было это просто перетерпеть. Переждать, пока «попылит осадок», ведь все давно смирились, что Райс – больной человек, потерянный. И нужно дать каждому время докопаться до того слоя памяти, когда все было… чисто. Слоя, который не истлел, так чтоб совсем, но похоронен где-то ооочень глубоко.

– Ну… мне сложно судить, – сказал Рич, который когда-то и сам обернулся тем обиженным, кто предъявлял ему незаслуженность и «самозванство» его успеха, столь желанного и ценимого остальными, и который потом не раз сталкивался с досадной незаменимостью Райса в попытках реанимировать музыкальный проект, – кто он сейчас? Да, у всех бывают кризисы, но его-шний – будем честны, затянулся. Однако кто может винить дочь в желании вернуть отца? Не знаю что получится, но удачи тебе! Осторожности и терпения, ведь все пытались его вразумить, и я не исключение. Словом, участвовать не обещаю, но помни, что я… и наверное, мы все – всегда рядом с тобой. Передавай привет Брисси. И это… Держи в курсе! Забегай еще!

Осмысливая тот разговор, Тейн прихватила в ближайшем ларьке дешевый брелок. Одним из скудных воспоминаний детства были эпизоды, когда она теребила на шее отца крупную цепочку или кулон, или кольцо на пальце, или в ухе, или бейсболку, или нашивку на куртке… Так что почти детская неистовая любовь ее отца к кричащим аксессуарам и безделушкам была, пожалуй, самым ярким воспоминанием ее детства. Ведь это были 90е, когда все казалось доступным, ярким и безграничным. И это был один из самых стиличстически смелых персонажей своей эпохи, при чем не только в порядке съемок. Он и сам был похож на одну большую ее игрушку – все в нем было цветастым, манким и интересным… тогда…

А сейчас вещи его, при чем не всегда дешевые, были в поооолном беспорядке. Хоть в ухе все еще и торчал едва заметный «гвоздик». Она поманила его игрушкой, и, выманив из его мрачного убежища с задернутыми днем шторами, протянула ему маленьких пластиковых мультяшек.

И надо же, его глаза загорелись! Он передернул плечами, как настоящий хопер, (ведь бывших – не бывает. Только если Рич… Ну как не поддразнить по старой памяти?), откопал со дна полок, вероятно, последнюю чистую майку, затянул потуже на талии шнурок серых споривок, поел,

с плохоскрываемым любопытством изучая ее. Они много лет видели друг друга практически только в соцсетях. И теперь он, казалось, до конца не верил в просиходящее. В то, что все так… просто.