Столько боли он причинил самому себе. Столько… что было просто невозможно выразить, не говоря уже о том, чтобы хотя бы выдержать.

Он был готов умереть. В глубине души. Это было сродни подбирающийся всё ближе холодной змее принятия. Что-то вроде кары, кармы, жизненной справедливости. Не имело значения, как это называлось. Важно было то, что он это заслужил…

Но вот, последний поворот, последняя дверь открывается перед ним. Небольшое помещение в глубине земли, в которое забежал спасающийся бегством незнакомец перед ним, и за которым он решил последовать. От отчаянья ли, от глупости ли? Не важно теперь. Это было спасение. По крайне мере, он так думал.

В воздухе витал смрад застоя, холода и медикаментов. И чего-то ещё. Какая-то странная аура. Он ощущал её телом в одном из комнат на верхних этажах комплекса. Он не обратил внимания. Вместо этого, сосредоточил внимание на том, как тот самый выживший в отчаянной попытке что-то спешно набирал на клавиатуре одного из стоящих здесь в ряд капсул, от которых вело леденящим холодом. Закончив, он не секунды немедля забрался в неё, закрыл большую и тяжёлую железную дверь. Раздался гул, щелчок и треск льда.

От слежки его оторвала очередной толчок земли, гораздо более сильный, обрушивший плитку со стен и пыль с потолка. Знак того, что у него не оставалось больше времени ждать.

Он с трудом нашёл точно такую же свободную капсулу, и подойдя к ней повторил махинации с клавиатурой. Залез внутрь, из всех сил, скрипя зубами от боли из кровоточащей раны, потянул за рычаг на в двери, с трудом закрывая её.

Что-то упало сверху. Обломок трубы или перекладина. С грохотом оно свалилось прямо сверху на его "спасительны плот", что-то явно повредив, когда внутри зажглась красная тусклая лампочка.

Он испугался вновь. Неужели поломка? Неужели камера теперь не закроется? Неужто его единственный шанс на спасение оказался не более чем очередной потешной шуткой судьбы над ним? Эта была она, та самая справедливость?

Но вновь та судьба, что хохотала на ним прямо сейчас, решила поиграть с ним, выкинув, по крайне мере на этот раз, счастливые кости, когда послышался щелчок. Из внутренней вентиляции пошёл холодный воздух со странным резким ароматом.

Он выдохнул, не зная расслабляться ли ему, или готовиться ко смерти. Слишком часто он ходил по краю. Слишком часто для одного смертного человека. Ему это было противно, ненавистно. Он ждал окончания, хоть и боялся этого признать.

Когда его сознание начало проваливаться в дымку забвения, а в глазах мир покрылся синим тоном, он поздно заметил, как в глубине сознания слышал, как молилась его бабушка.

Слышал её голос.

Он никогда этого не любил.

…

Герметичная дверь медленно открывалась. Поршни с треском развёртывались, а лёд вокруг и между них ломался, и вдребезги кусками со звоном падал вниз. Как только камера была открыта, оттуда тут же безвольно выпало едва очнувшееся тело. Ещё довольно молодой мужчина, с грязным лицом, немного впалыми щеками, тёмными синяками под глубоко посаженными глазами, лет двадцати семи, в синем комбинезоне с рыжими неухоженными волосами и рассыпанными от переносицы веснушками. Его онемевшее тело ещё толком не пришло в норму из-за заморозки, едва мог пошевелиться и с трудом, издавая сдавленные несвязные звуки, бормотал. В глазах ещё царила муть и всё, что он мог в данный момент разглядеть был покрытый слоем инея мутный плиточный пол.

Однако постепенно и тело его приходило в движение, и разум его полноценно пробуждался, от, казалось, недолгого, но чересчур крепкого сна. Мысли и вопросы начали посещать его, главным из которых был: «Где я?».