А уж как с ней намучились учителя колхидского языка! Даже с самым мощным благословением, наложенным лично здешним Предстоятелем церкви Светлейшего юная невеста крайне медленно продвигалась в его изучении, то и дело переходя на родной.

Со временем он понял интересную вещь, Лайма не была ни глупой, ни вредной, ни склонной к истеризму, просто… весь этот навязанный образ жизни был ей чужд. А от нее как раз и пытались добиться покорного принятия чужих правил, не принимая во внимание ее собственные желания. Отсюда и постоянные столкновения с сонмом наставников и гувернанток. Единственным человеком, кто понял это раньше него, оказался его же воспитатель Нифхель тин Зилнье. Именно он сумел научиться договариваться с темпераментной Лаймой и урезонивать ее при необходимости. А проще говоря, установил систему обменных отношений: заучиваешь ежедневно пять правил этикета – сможешь ходить по своим комнатам в привычных брюках вместо платья; вечером на официальном приеме ведешь себя как паинька – утром получаешь возможность съездить на рыбалку; утром выдерживаешь чаепитие в кругу высшей аристократии – вечером можешь рассчитывать на конную прогулку на подаренном жеребце. И так далее.

И сработало! Оказалось, что даже с взбалмошной и капризной Лаймой можно было договориться! Если на нее не давить. И то, что Председатель Законодательного Собрания расценил подобную систему взаимоотношений как пошлую склонность к торговле, на деле было попыткой оставить себе хоть какую-то частичку прежней жизни. Которых оставалось у нее очень немного.

Одна из самых громких склок пришлась на день проведения ритуала имянаречения. Потому что и здесь были свои особенности, связанные с происхождением: по обычаю простолюдинка получала имя максимум из двух слогов, девушке, семья которой носила приставку «ти», разрешалось дать дочери трехсложное имя, и только женщины высших родов с приставкой «тин» получали при рождении право на имя из четырех слогов. А Лайма не хотела отказываться от привычного имени и менять его на подобранное Наставником семьи тин Веронье, утверждая, что предлагаемая им Булинна больше всего похожа на название мелкой рыбешки, водящейся у них в Ласточкиной бухте. Или на звук при рвоте.

Тин Зилнье и тут проявил себя как искусный дипломат. Он не постеснялся напомнить Лайме, что, давая согласие на переезд в Колхидию, брак и прочие, связанные с этим нюансы, она обещала придерживаться установленных в чужой стране правил и обычаев. И требовала относится к своим словам, как к обещаниям взрослого… ну, во всяком случае, достаточно зрелого человека. И ей поверили. А сейчас она как себя ведет? Как малолетняя истеричка. Так может все ее обещания – так, пустой звук, и относится к ней следует именно как к малолетней истеричке? Неспособной нести за собственные обещания ответственность?

Пристыдил ее Нифхель. И в чем-то взял на слабό. Такого покушения на свои слова Лайма перенести не смогла и, вздернув голову, отчеканила, что пойдет на этот дурацкий ритуал, но имя… новое имя она выберет себе сама и уж постарается, чтоб оно не было похоже на звук собачьей отрыжки. И ведь откопала же где-то в именовальной Книге Лайанну, чтоб не переименовываться совсем полностью. И, верная обещанию, прошла ритуал имянаречения безупречно, не заставляя краснеть и дергаться наставников по языку и этикету.

А еще через два года вся Колхидия праздновала свадьбу двадцатилетнего Ривега тин Веронье и юной Лайанны ти Франсье. На церемонии жених выглядел счастливым, невеста в положенном кружевном наряде скромно и очаровательно улыбалась будущему мужу. Только очень немногие знали, что молодожены терпеть друг друга не могут, а сейчас старательно играют на публику.