Следующим уроком были правила дорожного движения.

Старого хрыча, которого вел этот предмет, с первых минут урока было принято выводить из себя, и дальнейший урок превращался в цирк, когда старый пердун хромой лошадью скакал по кабинету, громко кричал что-то несуразное и брызгал слюной. Поэтому, дождавшись, когда старый хрыч стал распинаться о необходимости соблюдения правил дорожного движения, Верещагина намеренно громко фыркнула. Старый хрыч споткнулся на полуслове, уронил на стол тонюсенькую брошюрку с правилами дорожного движения, его лицо побагровело, губы задергались, и он стал мучительно долго выбираться из-за стола. Наконец он выбрался из-за стола, и, припадая на левую ногу, поскакал к Верещагиной, навис над ней и, задыхаясь, выплюнул: «пошла вон отсюда!».

Верещагиной надо было сделать вид, что она не услышала слов преподавателя, отвернуться к окну, выдержать паузу, а потом, словно случайно увидев старого хрыча, невинно захлопать глазками и голосом прилежной ученицы вежливо пропищать: «я пожалуюсь директору, опять ко мне пристаешь, невинности хочешь лишить, а я девочка порядочная, кому попало не даю».

Затем начинался такое светопреставление, что об уроке правил дорожного движения можно было забыть, и до звонка старый хрыч, плюясь слюнями, начинал скакать между рядами в кабинете, а девчонки еще больше заводили преподавателя.

Верещагина так и проделала, отвернулась к окну, но ей не удалось выдержать паузу, старый хрыч неожиданно сильно дернул ее за руку. Девушка вскочила, стул с грохотом упал за нее спиной, и чуть было не залепила ему пощечину, но остереглась, преподаватель мог настучать директору, а та – сообщить в инспекцию по делам несовершеннолетних, где ей прямо сказали, что больше церемониться с ней не будут и направят в спецшколу.

Поэтому Верещагина дернула плечиком, презрительно посмотрела на перекошенную морду старого хрыча и неторопливо пошла к двери. Обернувшись у самой двери, чтобы за ней осталось последнее слово, насмешливо сказала: «Ах, как я боялась тебя, ах, как ты напугал меня, старый пердун», и громко хлопнула дверью. Она ожидала, что девчонки рассмеются, но они неожиданно промолчали, в кабинете почему-то было очень тихо, но молчание девчонок не обидело Верещагину, скорее слегка разозлило. Ничего, в следующий раз она свое возьмет, еще покажет старому хрычу и девчонкам из группы, и спокойно пошла из училища.

На сегодня ее занятия в училище закончились.

Тускло-серые стены, такой же тускло-серый потолок, и под стать стенам и потолку такого же тускло-серого цвета были полы. С одной стороны комнаты – тускло-серого цвета металлическая дверь с глазком посередине, с другой – почти под самым потолком маленькое окошко, забранное решеткой, сквозь которое с трудом просачивается тускло-серый дневной свет. Только посредине комнаты, – тягучим диссонансом, грубо прерывающим симфонию в тускло-серых тонах, – коричневый полированный стол, по обе стороны которого, чтобы все-таки поддержать симфонию в серых тонах, стояли две серые табуретки, намертво прикрученные к полу.

Следователь достал из коричневого портфеля папку из серого рыхлого картона с наклеенным на обложке белым прямоугольником, на котором крупным шрифтом было написано «Уголовное дело по обвинению…», эту папку следователь аккуратно положил на стол, достал из портфеля шариковые ручки, чистые листы бумаги и сел на табуретку возле стола.

На другую табуретку опустился К. – очень вежливый, спортивного вида двадцатилетний мальчик из хорошей семьи, неутомимый вор, недавно задержанный милицией. Его «специализацией» были автомобильные колеса, в этом деле он достиг больших сноровки и мог в считанные минуты лишить машину колес, владельца которой не спасали и болты с секретом, а утром счастливый владелец мог увидеть свой автомобиль, стоящий на четырех кирпичных столбиках. Онемевшие от увиденного владельцы бегом, но уже на своих двоих, мчались в милицию, где, брызжа слюной от негодования, строчили заявления на того мерзавца, что посмел разуть дорогого их сердцу железного коня.