После того как закончилась трехлетняя безналоговая работа и крестьяне окрепли, стали немного богаче, поливные земли поделили между собой. Плодовые сады и поля для посева хлебов остались в общем пользовании. Нам достались 3 гектара поливных земель перед старым садом сразу за мостом через реку, где мы выращивали огурцы. С другого конца сада, где были две черешни, и за садом, где выращивали помидоры. Плюс к этому Умер Муединов отдал нам свой участок, так как не хотел его обрабатывать. Мне тогда было 13 лет. Полгектара огурцов я поливал ведрами, таская воду из реки. В одной руке гугум[59], в другой ведро. Иногда пользовался коромыслом, но тогда приходилось нести два ведра.

Земли в саду, где росли баклажаны и перец, а за садом помидоры, поливали арычной водой, протекающей со ставков. Был строго определенный порядок, в соответствии с которым каждый хозяин по очереди мог поливать в течение четырех часов. Наша очередь подходила всегда к ночи. Я один с четырехугольным фонарем в 2 километрах от дома поливал помидоры. Было очень темно. Фонарь я вешал на кол, пускал воду в арык, сам сидел в другом конце арыка, а босые ноги ставил в арык, иногда засыпал. Когда приходила вода и касалась моих ног, то я просыпался и пускал воду в другой арык.

У нас было три лошади и две коровы. В бричку запрягали две лошади. Выращенный на огородах урожай возили в Симферополь. Сдавали комиссионеру оптом. Сами не продавали. Отец меня оставлял возле нашей подводы и наказывал торгующему рядом шашлычнику, чтобы он мне давал столько шашлыков, сколько я захочу. Я брал одну французскую булку и четыре-пять шашлыков. Один шашлык стоил 3 копейки, булочка тоже 3 копейки. Шашлыки тогда жарили не на углях, а на кипящем в котле жиру, а котел стоял на мангалке с горячими углями. Запах шел на весь город.

Иногда я ел чебуреки. Их готовили где-то дома, а на базар выносили в давулах. Давул – это круглый барабан, в нижней части которого горел деревянный уголь, а сверху угля стояла круглая железная чаша, в которой размещались масло, а сверху чебуреки. В барабан входило до 100 чебуреков, и они всегда были горячими.

Однажды, когда я ел шашлык, к нашей бричке подошел наш сосед Мишка-тракторист. В руке у него была бутылка с вином. Он позвал чебуречника с давулом и спросил, сколько все это стоит. Чебуречник сказал, что один десяток – один рубль. Все чебуреки были сложены по десяткам.

– А сколько все будет стоить? – спросил Мишка.

Продавец-цыган усмехнулся:

– Если съешь все, отдам бесплатно, ни копейки не возьму, ну а если не съешь, то заплатишь за весь товар, за сто штук.

Они ударили по рукам. Миша налил в стакан вино, начал есть чебуреки и за полчаса съел все сто штук, а потом еще выпил масло, что было в сковороде.

Цыган вытаращил глаза, рассердился и сказал:

– Ты и давул скушай, твою мать.

Я не очень удивился увиденному, так как знал, что когда Мишка работал у нас в поле, то на обед ему несли ведро борща, килограмм мяса и полведра каши. Все это он съедал. Люди называли его Аю-Мишка[60].

Чтобы обработать свои огороды в 3 гектара, надо было много и упорно работать. Отец в те годы был руководителем артели «Красное знамя», что отнимало много времени, и потому на помощь приходили Сеит-Вели и Сеит Ибраим эмджи[61]. Они жили в Тав-Даире. В свою очередь они часто брали для временного пользования наших лошадей и повозку, просили ячменя.

Профсоюзная организация разрешила отцу нанимать людей, так как он был занят на общественной работе. У нас по найму два года в сезон работали украинские девушки Ксения и Анюта. Работали они очень добросовестно. Жили и ели вместе с нами. По окончании работ они получали расчет и уезжали к себе домой в Украину, обещая весной снова приехать. Таких девушек в селе бывало 10–12 человек, некоторые из них даже вышли замуж за татарских парней. Именно они завезли в Крым прекрасные украинские песни, которые знали и пели в каждом селе.