– Грейс, как-то неловко отпускать вас вот так, – вмешался доктор Уэйкфилд.

Я обернулась.

– Неужели кому-то из вас двоих есть дело до того, каково мне сейчас?

Ответил только доктор Уэйкфилд, Джефф плюхнулся обратно на диван и опустил голову.

– Вы правы, Грейс. Самое важное сейчас – ваши чувства.

– А ты действительно что-то чувствуешь, Грейс? Значит, вот что тебе было нужно? – снова дернулся в мою сторону Джефф.

– Ты лучше себя спроси! – бросив Джеффу в лицо его же слова, я выскочила за дверь.

К своему немалому удивлению, я действительно разволновалась не на шутку: после шока от предательства Джеффа пришло чувство… облегчения – при мысли, что мне больше не придется участвовать в этом идиотском фарсе.

Мы с Джеффом редко ссорились, и если такое случалось, то буквально через несколько минут после размолвки он начинал просить прощения. На этот раз все было по-другому: он не пришел домой ни в тот вечер, ни на следующий день – и я поняла, что дело серьезное. Это был самый долгий срок, когда мы не разговаривали, но я не собиралась делать первый шаг.

Наверное, я должна была переживать, что муж променял меня на другую женщину; злиться на то, каким образом он признался в измене. Вместо этого я мысленно ходила по кругу, вспоминая последние десять лет, и гадала, как и когда между нами все пошло наперекосяк.

Хотя Джефф физически отсутствовал, все в доме напоминало о нем: в холодильнике стояли разложенные по контейнерам диетические блюда из курицы и брокколи, которые я могла спокойно вышвырнуть; но вот разобраться с безвкусными безделушками, встречающимися повсюду в квартире, было не так-то просто…

Открыв шкаф, я заметила, что не хватает нескольких рубашек, хотя остальные его вещи были, как всегда, аккуратно разложены и развешаны по цветам, как в магазине «Блумиз»[7]. В отличие от моих, которые валялись кучами, как после бомбежки. Стоит отметить, что недавно Джефф отказался от старомодных черных мокасин и широких брюк цвета хаки в пользу модных кроссовок и джинсов. По правде говоря, я сразу заподозрила неладное, когда он стал задерживаться на работе, ссылаясь на преобразования столетней давности. Но татуировка в виде знака бесконечности на его лодыжке сбила меня с толку: я отказалась от мысли об интрижке на стороне в пользу кризиса среднего возраста. Скорее всего, случилось и то и другое, но я ничего не предприняла. Так кого сейчас следовало винить?!

Порывшись в ворохе старых туфель и скомканных вещей на своей половине шкафа, я откопала старый черный чемодан, украшенный багажными бирками, которые не удосужилась оторвать после последней поездки в Техас.

Пока я раскладывала чемодан на кровати, зажужжал телефон и одновременно с ним внизу хлопнула входная дверь. Кто-то позвал меня по имени, но я не узнала голоса. Успокоив себя тем, что ни один убийца не станет таким образом привлекать к себе внимание, я выглянула на лестницу.

– Грейс! Ты здесь? Надеюсь, не испугала тебя.

– Совсем чуть-чуть.

Это была Аша, единственная подруга, оставшаяся у меня после колледжа; нашей дружбе не помешало ни ее превращение в супермаму с кучей детей, ни моя приверженность идее брака без детей.

Аша протопала по ступенькам, сердито бубня:

– Сначала пишешь, чтобы я приехала, а потом не берешь трубку.

В ее голосе, как обычно, звучали гневные нотки. Раньше я все время думала, что чем-то ее рассердила, пока Аша не спросила, почему я все время извиняюсь. Как-то, еще на первом курсе, она написала: «У меня синдром стервозного голоса». Дело было на одном из семинаров, которые администрация придумывает для свежеиспеченных студентов, чтобы те привыкали к дисциплине и не портили статистики.