Подруги застыли по приказу слуги, Лидии передали письмо. Она удивлённо взяла его, прочитала и обмерла. Лицо её побледнело. Веспасиан умолял её, приказывал прийти к нему на свидание на виллу его друга в Помпеи. «Как он узнал, откуда я? Ах, да мы сами об этом сказали охраннику колесницы!». Когда она дочитала всё до конца, лицо её превратилось в пунцовое. Волосы растрепались, лоб покрылся испариной. Она была раздавлена таким предложением. Олимпия испугалась за неё:

– Что-то случилось, дорогая?

– Да-да, случилось! Милая, мы поворачиваем назад, в Помпеи. Мне срочно надо посоветоваться с тобой! Быстрей, ждать нельзя! Быстрее!

– Вот так прогулялись! Показала я тебе все примечательности Рима… Ну да ладно, что делать, вернёмся назад! Не волнуйся!

Дома, рассказав кое-что подруге, она попросила у неё совета. Но Олимпия торопливо ответила:

– Скорее к священнику, скорее!

Когда же они попали к нему, он тоже растерялся и произнёс:

– Дочь моя, здесь ничего нельзя придумать и изменить. Тебе придётся принять приглашение, иначе – смерть. С тобой не посчитаются. В Тибре находят много утопленников.

– Лучше смерть, чем насилие!

– Не спеши, мы все будем за тебя молиться – день и ночь. Вся наша община. Предай себя в руки Божии, успокойся, молись.

Наступил вечер назначенного дня, когда надо было явиться на свидание. Как горько и больно было ей сознавать, что придётся вновь стать той, кем она не желала уже быть. « О. Боже, спаси!» – шептала она пересохшими губами.

В загородном доме всё было приготовлено для приёма гостьи и увеселительной беседы. Лидия еле перевела дух, и села на низкое седалище из слоновой кости перед невысокой яшмовой столешницей. Веспасиан уже ждал её. Она взяла себя в руки, улыбнулась, началась лёгкая, непринуждённая беседа, которую слегка поддерживал император. Он, когда-то командовавший римской армией, был солдатом, воякой, но не философом и оратором. Только сила и удачный момент помогли ему пробиться к власти. И вот теперь он, всемогущий, сидит с самой великолепной женщиной империи и почти не знает о чём с ней говорить. Он сконфужен, пасует перед её красноречием, утончённостью. Император, знавший стольких красивых женщин, как мальчишка растерялся перед ней!

Лидия, будто прочитав его мысли, стала рассказывать о себе. Она патрицианка. Отец её, известный воин, погиб в бою. Род их прославлен, но по воле судьбы и обстоятельств, ей пришлось покинуть отчий дом после гибели отца.

– Может Вы знали его? Вы ведь тоже когда-то славились своей воинской доблестью.

Он сидел, не шелохнувшись, слушая её внимательно, и бледнея с каждым её словом. Потом задумался и ответил:

– Знал. Вместе когда-то делили последний кусок хлеба, глоток вина, вместе брали штурмом восставшие города и прекрасных женщин. Вся наша молодость прошла с ним рука об руку. Да, дорогой побратим и товарищ погиб у меня на глазах, – Веспасиан умолк. Он пожирал её глазами. Этот момент он заключит в своём сердце, как самый яркий и удивительный. Она была женщиной, с которой не могла сравниться ни одна римская патрицианка, и он понимал, что она никогда не будет ему принадлежать. Она – дочь его друга, побратима, олимпийские «боги» накажут его за такое святотатство. «Ну, хорошо, тогда насмотрюсь на неё вволю, в этом ничего постыдного нет».

Когда Лидия закончила говорить, он приказал ей сбросить верхнюю одежду и облачиться в коротенькую полупрозрачную тунику. В ней она выглядела молоденькой неискушённой девочкой, испуганной, трепещущей от страха. Он сел напротив, глядя на неё. Настала глухая ночь. Слуги зажгли факелы и покинули их. Она сидела, он смотрел. Она заиндевела, её била лихорадка. Он смотрел и плакал. Она замерла, боясь пошевелиться, сделать лишнее движение. У неё уже и сердце почти не билось от ужаса. «Как страшна любовь маньяка. Что же ему надо от меня? Ужасно, когда старики пытаются любить, особенно такие, как этот», – думалось ей. Наконец он ожил и приказал ей танцевать. Лидия, распрямилась, встала в центр большого круга, в середине которого бил фонтан, а по краям он был украшен серебряными соцветиями роз, и поплыла по нему Ледой. Она казалась оттуда недосягаемой мечтой. Танец был почти воздушным, будто не женщина, а сама Терпсихора танцевала перед ним. Он стал сдавленно вздыхать. После попросил почитать стихи. Она устала: сначала сидела, не двигаясь, затем танцевала, еле живая от ужаса. «О, как я боюсь этого непонятного человека! Ну, подожди, я тебе такое прочитаю, что забудешь думать о любовных утехах навсегда! И перестанешь мучить женщин!». И, уже не владея собой, она выпалила на одном дыхании: