– А могу я узнать кое-что? – продолжил он свой милый допрос.

Почему милый? Голос у него был не требовательным, я чувствовала его доброту и улыбку. Почему он так ко мне относился, я не знаю. Но так лучше. Хоть у кого-то я не вызываю чувство ненависти и брезгливости.

– Разумеется, – прикрыла я глаза и вновь открыла их, уставившись на горизонт. Солнце скрылось, оставив лишь светлые полосы разводов на небе. И цвет-то какой… художники бы себе волосы на голове последние выдрали, чтобы обладать краской такого цвета. Да и я бы тоже… хотя рисовать совершенно не умею, но зато пою неплохо. Хоть что-то да умею.

– За что тебя твой отец… – начал Виер и многозначительно замолчал, видимо, пытаясь подобрать нужные слова, – отдал Лорину?

– Я бы это тоже хотела знать, – позволила себе грустную улыбку.

– Нет, я имею в виду, что ты такого сделала, раз Прохор, грубо говоря, продал тебя нам? – пояснил русый парень.

Этого я не выдержала. Судорожно втянула воздух и сглотнула ком в горле. Медленно повернула к нему своё лицо. Не знаю, что в нём увидел парень, но тот как-то сразу нахмурился и глаза в сторону отвёл. «У него милое лицо», – запоздало подметила я.

– Родилась девочкой, – сказала я тихо, но очень серьёзно. – Вы, видимо, совершенно не знакомы с людскими законами, раз ещё ничего не поняли.

Из всей той кучи чувств, которую я давила в себе наружу вылезла жёсткость и спряталась в моих глазах. Я до боли сжала пальцами колени, чтобы как-то утихомирить себя. Боль рвалась, грозясь вылиться в неконтролируемую ярость. Даже взгляд упал на лежащий неподалёку камень. Просто схватить… просто ударить… и всё, моим мучениям придёт конец. И я думала об убийстве себя и Виера. Убью себя – хорошо. Убью его – его друзья отправят меня вслед за ним. Только его с собой прихватывать не хотелось, поэтому я была в приоритете.

– Что же это за закон такой, раз позволяет продавать собственное дитя? – вновь поднял на меня свои голубые глаза ликантроп.

Он не уймётся никак, да?

– Женщина по своей сути не имеет права голоса. Её цель – рожать и воспитывать детей. Всё. Если она не из знатного рода, то обязана вести ещё и хозяйство, – коротко произнесла я и вновь села ровно.

Произносить это вслух было тяжело. Когда эти мысли крутятся в голове – это одно, а когда ты озвучиваешь их, то они словно приобретают оболочку и крепнут.

– Жёстко у вас дамам приходится, – услышала грустный смешок в его голосе, – но ты же из знатного рода. Дочь градоначальника…

– Мне нельзя передать семейные дела, – устало покачала головой, – из меня мало толка во всём, что касается «мужских» деяний. Отец довольно давно пообещал меня какому-то лорду только потому, что тот был богат. Как вы все успели заметить, он любит золото больше всего. И поверь, я ничего плохого не сделала, да и если бы что-то совершила – ему было бы всё равно, в принципе, как и всегда.

Папу вспоминать не хотелось. Понять его не могла и простить тоже. Его образ больно ранил сердце. Хотела его забыть. Совсем.

– А как же твоя мать?

Сдерживаться уже не было сил, и я криво усмехнулась. Впервые за всё это время. Зло так. Мама…

– Она умерла.

– Извини, я не знал, – тут же сочувственно проговорил парень. – Пойми, что я спрашиваю не для того, чтобы как-то оскорбить тебя. У меня натура такая любопытная, я не могу ничего поделать с этим.

Слёз не было, и ладно. А боль, рвущая мышцы и ломающая кости, сидела во мне, пытаясь вырваться наружу. Но я держала её за большой кожаный ошейник, словно свихнувшегося пса. Долго ли моя хватка будет такой же сильной? Когда пёс сорвётся?..

– Я тоже извинюсь за свои слова, – вновь посмотрела на Виера, – но Лорин проявил высшую степень глупости, пойдя на поводу у моего отца.