Вечер тёплый, напоённый ароматами мяты и ромашки, до краёв наполненный соловьиной трелью и комариным писком. Тают остатки заката, и по небу растекается лиловая мгла. Воздух тёплый и неподвижный. Мы то заходим в жарко-натопленное нутро бани, то выходим в предбанник, выпить воды из кувшина, отдышаться и послушать соловья, красные, весёлые, пропахшие дубовым веником. Целебные клубы пара, гуляющие по спине ветки, древесный дух, свойственный лишь деревенским баням, выбили из головы и души тревогу и глупые подозрения. Есть я, есть мой Данька, есть этот чудесный вечер и баня. А больше ничего и не нужно. Прошлого уже нет, будущего ещё нет, существует лишь настоящее, и оно прекрасно.

– Не могу больше, – смеясь произношу я, сползая с лавки. – Пойду подышу.

– Слабовата ты, Жидкова, – качает головой Данька. – А я, пожалуй, ещё парку добавлю.

Зачерпывает воду из ведра и опрокидывает ковш на камни. Те угрожающе шипят, и к потолку поднимается белый пар, густой и плотный, словно вата. Я с визгом выскакиваю в предбанник. Ну уж нет, в самоубийцы я не записывалась.

Слышу позади себя смех и хлёсткие удары веника по мокрой коже.

Сажусь на лавку, тянусь к кувшину с водой. В ворохе, поспешно сброшенной одежды, слышу гудение. Что-то настойчиво, с какой-то нервозностью вибрирует. Не знаю, что толкает меня, какой бес вселяется, но я бросаюсь к цветной куче наших тряпок и принимаюсь в ней рыться. А вибрирующий предмет торопит, требует, чтобы его нашли. Наконец, мои пальцы выуживают голубую каменную капельку переговорного устройства. Разумеется, принадлежащую не мне. Моя осталась на острове, на прикроватной тумбе. Сжимаю предмет в ладони, и тут же мой мозг прошивает голос, насмешливый, холодный, до идеальности прозрачный.

– Ну что, Данька, нашёл эту дурочку?

Я тут же представила надменный взгляд льдистых глаз, поджатые в тонкую полоску губы на загорелом лице, слегка приподнятую чёрную бровь, указывающую на незначительность данного события.

– Дурочка? Это она обо мне? – проносится в голове, и я тут же ругаю себя за это. Переговорник транслирует мысли, и Натабелла их сейчас услышала. Услышала и поняла, что на другом конце я, а не Молибден. Но чёрт, как же это трудно ни о чём не думать!

– Жидкова, какой сюрприз! – восклицает физручка. – Вот так Молибден! Вот так герой! Нашёл всё-таки! А ведь Крабич чуть было меня следом за ним не послал. Хотя, думаю, я ничего ему не расскажу. Пусть посылает. В конце концов, когда всё случится, я буду на материке.

– Случится что? – задаю мысленный вопрос.

– А он тебе ничего не рассказал? – фальшиво удивляется Натабелла. – Хотя, таким, как ты правды не рассказывают. С ними сюсюкаются, их гладят по глупой головушке и держат за ручку, когда им страшно.

– Ближе к делу! – требую я. Дурное предчувствие расползается по телу, окутывая внутренности чёрным, ядовитым туманом. Меня прошибает ознобом, хотя на улице жара. Даже возникает мысль, отбросить переговорник прочь, однако я напротив, ещё крепче сжимаю его в вспотевшей руке.

– Как хочешь. Могу и рассказать. Только потом не хнычь. Хотя, можешь и пореветь, мне плевать. Итак, ты – свеча. Человек, который приходит в этот мир раз в столетие. И этот человек способен выполнить любое, даже самое безумное желание своего обладателя. А, чтобы стать обладателем свечи, необходимо эту свечу просто трахнуть. Вот так, наш Данилка стал обладателем. И когда он прикажет, ты выполнишь его желание. Выполнишь, и сгоришь, другими словами, сдохнешь. А знаешь, каково желание нашего Даньки? Спасти Корхебель!

Разрозненные детали пазла встают на свои места. Вот почему Молибден притащил меня на остров, почему заманил в свои золотистые сети, чтобы стать моим обладателем, хозяином. Чтобы использовать, а затем, убить. И вернулся за мной тоже по этой причине. Но разве можно так натурально играть, так изображать чувства? Хотя, может, он особо и не старался. Меня обмануть – раз плюнуть.