К горлу Зубача подступил ком, душили спазмы обиды от этой публичной порки, но он взял себя в руки, осознав беспомощность.

Когда за ним закрылась дверь, Хлыстюк, довольный произведенной экзекуцией, угрюмо-злым взглядом провел по лицам собравшихся и в назидание добавил. – Я должен знать всех недовольных и обиженных в лицо. Гласность, по-моему, хороша тем, что она высвечивает нутро человека и словно рентген выявляет его непомерные наполеоновские амбиции, манию величия и непогрешимости. На следующее совещание я обязательно приглашу врачей-психиатров.

Пусть внимательно понаблюдают за аудиторией, возможно, отыщут для себя немало пациентов. Подобные больные, считая себя совершенно здоровыми, обычно никогда не обращаются за помощью. Доводят себя до такого критического состояния, когда применение смирительной рубашки и успокаивающих инъекций неизбежно.

Перевел дыхание и спросил у главного архитектора:

– Сосновый бор, что у мыса Ак-Бурун, входит в границы города?

– Обязательно, – ответил зодчий.

– Куда смотрят работники комбината по благоустройству и озеленению, санэпидстанции, экологической инспекции? Почему любители пикников загадили сосновый бор? Нормальному человеку негде ступить, везде «мины».

– Так это «поляна пикников и любви», – сообщил кто-то из знатоков пристрастий местной богемы.

– Даю три дня для наведения порядка, – велел мэр директору зеленхоза.

– Канатчикова дача, – послышался чей-то насмешливый голос.

– А вы не смейтесь, это серьезное заболевание, нередко провоцирующее суицид, – упрекнул Савелий Игнатьевич. – Будьте сдержаны и терпеливы, когда я говорю. Здесь юмор не уместен. Так вот Зубач, кажется, возомнил себя пророком, пупом земли, владеющим абсолютной истиной, так сказать, в последней инстанции. Над ним, мол, нет никаких начальников, как в песне: сам себе командир и начальник штаба. Не бывать этому произволу, пока я при власти. Ну, что господа или паны коммерсанты, акулы и пескари бизнеса, есть еще краснобаи и демагоги, любители почесать языком?

Он медленно обвел их пристальным взглядом и продолжил, войдя в административный раж:

– Я тоже силен в риторике, однако не упражняюсь в красноречии, не выпендриваюсь, как некоторые из вас. Иной, сколотивший жалкие гроши, считает, что он пуп земли, кум королю. Так не пойдет, такого жлобства и хамства не потерплю.

– Регламент, сам не нарушай регламент! – послышался возглас из задних рядов.

– У меня свой регламент. Сколько хочу, столько и говорю для пользы нашего общего дела. И никто из вас, барыг, мелких лавочников, мне не указ! – властно изрек Хлыстюк.

Возразить ему больше никто не отважился. Все сидели притихшие, понурив головы, стыдясь смотреть в глаза друг другу. «Станешь рыпаться, того и гляди, пострадаешь, – решило большинство из них. – Все равно, выше головы не прыгнешь. Для этого необходима поддержка в верхах и надежная «крыша».

Но в коридоре, подальше от глаз начальника и его услужливых информаторов, несколько человек по-дружески пожали руку Зубачу.

– Срочно опубликуй солидный материал о совещании на первой странице с моим портретом! – приказал Савелий Игнатьевич редактору. – В жестком, деловом стиле, пропесочь Зубача и Дробыну, чтобы другим было неповадно, а читатели знали, что у меня болит сердце о благополучии города. Надо закручивать гайки.

– Так точно, репортаж, отчет в завтрашнем номере, – подобострастно склонив облысевшую на темени голову, Черенок плаксиво попросил. – Савелий Игнатьевич, подбросьте деньжат из бюджета, бумага на исходе, придется сокращать периодичность выпуска или, как «Искру» печатать на папиросной или туалетной бумаге.