«Состоявший при Терапевтическом отделении Факультетской клиники Ассистент Доктор Медицины Захарьин ныне, по выслужении узаконенного срока, Высочайшим приказом 16 июня сего года от службы уволен. Постоянно замечая в нем усердие к исправлению своей должности, любовь к науке и старание более и более совершенствоваться во врачебных ея отраслях, я, по просьбе его, Захарьина, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, во уважение усердной службы бывшего моего Ассистента, ходатайствовать пред Высшим Начальством о разрешении ему отправиться на год за границу, в Германию и Бельгию, для дальнейшего усовершенствования себя в медицине, – с увольнением его от взноса узаконенной платы за годовой заграничный паспорт».57
При внимательном чтении этого прошения бросалась в глаза одна странность. Дело в том, что российских подданных ничуть не прельщала возможность «усовершенствования во врачебных науках» в Бельгийском королевстве. Торговцев манили туда знаменитые кружева, революционеров – стрелковое оружие, естествоиспытателей – химическое оборудование. В 1841 году Родион Гейман, исполняя поручение графа Строганова, побывал в Германии, Франции и Бельгии, откуда привёз различные учебные пособия и множество неизгладимых впечатлений. Нельзя исключить в этой связи, что 29 июля 1855 года за спиной Овера, нежданно-негаданно выступившего с ходатайством о зарубежной командировке Захарьина, стоял Родион Гейман, не упомянувший о посещении Франции из-за продолжавшейся Крымской войны.
Между тем высокомерное безразличие директора факультетской терапевтической клиники к собственным сотрудникам (тем более бывшим) было настолько заметным для современников, что внезапная вспышка его альтруизма не могла не возбудить у администрации Московского университета чувства смутной тревоги. не имея, скорее всего, точного представления о том, под давлением какого сановника настрочил Овер своё неожиданное прошение, ректор счёл за благо оное ходатайство поддержать и 12 сентября 1855 года отослал попечителю Московского учебного округа блестящую характеристику Захарьина, акцентировав в ней ревностную службу молодого доктора медицины в лазарете запасной бригады 17-й пехотной дивизии.58
Вслед за тем обнаружилась тенденция к прямо-таки невероятному для российского делопроизводства ускоренному движению бумаг входящих, равно как исходящих. для начала сам Захарьин 3 октября подал ректору Московского университета прошение:
«Будучи представлен Начальством Императорского Московского Университета к увольнению на год за границу, за собственный счёт, для дальнейшего усовершенствования в медицинских науках – с целью быть потом полезным Правительству в качестве Преподавателя при каком-либо из отечественных Университетов, – желая провести это время с возможно большею пользою, но не имея для того вполне достаточных средств, беру смелость покорнейше просить Ваше Превосходительство об исходатайствовании мне у Начальства небольшого денежного вспоможения от Московского Университета».59
Поскольку годовое жалование ассистента составляло двести рублей, университетская администрация без долгих раздумий пришла к заключению: если к этому окладу добавить ещё сотню, то уж трёхсот рублей Захарьину с лихвой хватит и на дорожные расходы, и на проживание в западных странах. Совершенно удовлетворённый собственной щедростью за счёт казны, ректор тут же обратился к своему начальству за соответствующим благословением. Однако попечитель Московского учебного округа решения университетской администрации не одобрил. Чиновник не менее искушённый, но, видимо, более осмотрительный, нежели ректор, попечитель придерживался в данной ситуации правила извечно популярного, хотя и крайне редко соблюдаемого: