Покоряя мир, Роджер Скатчерд не смог покорить собственные дурные привычки. По сути, он во всем остался тем же простецким парнем, который когда-то расхаживал по улицам Барчестера в заткнутом за пояс фартуке каменщика. Фартук он снял, однако сохранил тяжелый выпуклый лоб и дикий блеск глаз. Скатчерд по-прежнему оставался компанейским товарищем и трудолюбивым парнем. Разница заключалась лишь в том, что теперь мог работать, причем одинаково хорошо, будучи как трезвым, так и пьяным. Те, кто верил в способность героя творить чудеса, утверждали, что именно тогда, когда великий мастер находился во власти веселого бога, выполнялась лучшая работа, совершался самый точный и быстрый расчет, подводился самый непогрешимый баланс прибыли и затрат. Сложилась целая школа поклонников, готовых видеть в сэре Роджере воплощение идеи всесильного, сверхчеловеческого, чудодейственного, вдохновенного пророка. В глазах подобных почитателей его заходы, как в узком кругу назывались периоды невоздержанности, представали моментами особого, ни с чем не сравнимого просветления: божественными безумствами, когда провидец наиболее тесно общался с руководившими коммерческими сделками высшими силами; теми элевсинскими таинствами, к участию в которых допускались лишь немногие избранные.

«Скатчерд пил всю прошлую неделю, – передавалось из уст в уста, если приходило время решить, чье предложение следовало принять на строительство торгового причала в Ланкашире или на сооружение железной дороги из Бомбея в Кантон. – Говорят, осушил три галлона бренди».

И уже не возникало сомнений, что именно Скатчерду следует доверить подряд на доки или важнейшую магистраль.

Однако, как бы там ни было, действительно или нет во хмелю сэр Роджер работал наиболее продуктивно, очевидно, что, утопая в бренди по целой неделе шесть-семь раз в год, он не мог не вредить собственной внешней оболочке, причем вредить неутомимо и постоянно. Какое бы влияние подобные симпозиумы ни оказывали на мозг и сознание (впрочем, это не были симпозиумы – точнее их назвать позиумами, так как в последние годы запои проходили в гордом одиночестве), тело тяжко страдало. Нельзя сказать, что баронет стал слабым или истощенным, дряхлым или пассивным, что руки и ноги его задрожали, а глаза утратили зоркость, – ничего подобного, но в моменты чрезмерных уступок порочному пристрастию жизнь не стоила ломаного гроша. Господь наградил сэра Роджера нечеловеческой мощью, способностью действовать вопреки жестоким испытаниям, умением подавлять и побеждать приступы дурноты, головной боли и другие обычные симптомы приверженности Бахусу. Но даже его невиданная сила имела пределы: заходя слишком далеко, она внезапно распадалась, и тогда крепкий человек мгновенно превращался в живой труп.

В целом мире у Скатчерда был один-единственный друг, причем друг этот никак не соответствовал обычному пониманию. Баронет не ел и не пил вместе с ним и даже редко беседовал. Их жизненные пути пролегали на значительном расстоянии, вкусы не совпадали, общества, в которых они вращались, редко пересекались. Со своим единственным другом Скатчерд не имел ничего общего, однако доверял ему так, как не доверял ни одному другому живому существу на свете.

Да, он глубоко доверял этому человеку, но даже его не воспринимал в полной мере, как положено между близкими друзьями. Скатчерд понимал, что тот никогда не ограбит, никогда не солжет, не попытается извлечь выгоду, не подведет, не примет в расчет прибыль и убытки, а потому твердо решил использовать безотказного спасителя при малейшей необходимости. Однако он не доверял ни советам верного друга, ни его образу мыслей, будь то в теории или на практике, не принимал во внимание идеи и даже не стремился к его обществу, поскольку друг этот имел склонность разговаривать едва ли не в суровой манере. Роджер Скатчерд совершил в жизни множество поступков и сумел заработать огромные деньги, в то время как друг совершил мало поступков и заработал мало денег. Трудно поверить, что практичный, предприимчивый деятель склонил голову перед человеком, доказавшим собственную непрактичность. Особенно трудно это представить в отношении Скатчерда, видевшего в людях своего класса героев дня, а себя считавшего далеко не последним среди них.