Так решил доктор, но, как это часто случается, обстоятельства внесли свои коррективы в его планы. На протяжении десяти-двенадцати лет никто не слышал о Мэри Торн. Память о Генри Торне и его трагической смерти угасла, а вместе с ней и интерес к ребенку, чье рождение связывали с трагедией. И вот, спустя двенадцать лет, доктор Торн во всеуслышание объявил, что к нему приезжает племянница – дочка давно умершего брата – и отныне будет жить в его доме. Как он и предполагал, никто не заговаривал с ним на эту тему, но слухи, разумеется, ходили. Трудно сказать, всплыла ли правда, но скорее всего, нет. Во всяком случае, один человек точно ни о чем не догадывался. Ни разу кровный родственник племянницы не побеспокоил доктора Торна расспросами. Ему и в голову не пришло, что Мэри Скатчерд могла оставить ребенка в Англии. И этим человеком был Роджер Скатчерд, ее родной брат.

Одному-единственному другу, только одному преданному человеку доктор поведал всю правду о своей девочке – сквайру Грешему, пояснив, что этот ребенок не имеет права общаться с детьми Грешемсбери. Доктор также добавил, что подробности рождения Мэри следует сохранить в тайне.

Сквайр позаботился, чтобы никто ничего не узнал и все относились к Мэри Торн, игравшей и учившейся вместе с его детьми, так, будто она ничем от них не отличалась. На самом же деле сквайр любил Мэри даже больше других детей, а после случая с мадемуазель Ларон заявил, что готов немедленно посадить ее на скамью мировых судей, чем вызвал острое недовольство леди Арабеллы.

Жизнь продолжалась, не требуя сложных размышлений, до тех пор, пока сегодня, в двадцать один год, племянница не спросила прямо о своем положении в обществе и о том, из какого сословия должен быть ее муж, если она надумает вступить в брак.

И вот сейчас доктор Торн медленно шел по саду, пытаясь понять, не ошибся ли в чрезмерной заботе о своей Мэри. Что, если, пытаясь вырастить леди, он создал ей тепличные условия и лишил девочку всех законных прав? Что, если в результате она не сможет органично вписаться ни в одно сословие? Насколько правильным было его решение жить вдвоем? Не обладая даром копить и преумножать деньги, доктор Торн по-прежнему оставался далеко не богатым. Да, он смог обеспечить племяннице комфортный быт и, несмотря на конкуренцию со стороны коллег – докторов Филгрейва, Сенчери, Рирчайлда и прочих, – зарабатывал вполне достаточно для удовлетворения скромных потребностей, но у него не было, как у других, более практичных глав семейств, счетов в банке под три процента, на которые Мэри могла бы жить после его смерти. Правда, не так давно он застраховал свою жизнь на восемьсот фунтов – только эта скромная сумма обеспечивала будущее племянницы. С данной точки зрения насколько разумно решение сохранить тайну о столь же близких родственниках со стороны матери, как сам он – родственник со стороны отца? А ведь на том берегу, где когда-то процветала абсолютная бедность, теперь царствовало абсолютное богатство.

Его решение взять девочку себе разве не избавило ее от самых тяжелых условий жизни: унижений работного дома, презрительных насмешек законнорожденных обитателей приюта? Разве не стала Мэри его любимицей, не принесла сердечное утешение, счастье и гордость? Так должен ли он раскрыть ее существование другим, чтобы девочка получила возможность разделить богатство, а вместе с ним грубые манеры и развязное общество неведомых ныне родственников? Он, никогда не поклонявшийся богатству ради самого себя, презиравший золотого идола и всегда учивший презрению Мэри, должен ли он при первом же возникшем искушении признать несостоятельность своей жизненной позиции?